Джордж Байрон - Каин

Джордж Гордон Байрон

Каин

СЭРУ ВАЛЬТЕРУ СКОТТУ, БАРОНЕТУ[1]

эта мистерия о Каине посвящена

его преданным другом

и покорным слугой.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Нижеследующие сцены названы «мистерией», потому что в старину драмы на подобные сюжеты носили название «мистерий» или «моралитэ». Автор, однако, вовсе не так свободно обращался со своим сюжетом, как это принято было прежде, в чем читатель может убедиться, ознакомившись с такого рода драмами — вполне светского характера — на английском, французском, итальянском и испанском языках. Автор старался, чтобы каждое действующее лицо мистерии говорило соответствующим ему языком, и когда он брал что-нибудь из Священного писания — очень редко, впрочем, — то сохранял, насколько позволял стих, подлинные слова библейского текста.

Читатель, наверное, помнит, что в книге «Бытия» не сказано, что Еву соблазнил дьявол, а говорится о змие, и то потому, что он «самая хитрая из полевых тварей». Какое бы толкование ни давали этому раввины и отцы церкви, я беру эти слова в их непосредственном смысле и отвечаю, как епископ Уатсон в подобных случаях, — когда он был экзаменатором в кембриджских школах и ему возражали, приводя отцов церкви, он говорил: «Посмотрите, вот Книга!» и показывал Библию. Так поступаю и я.

Нужно также помнить, что мой сюжет не имеет ничего общего с Новым заветом, и всякий намек на него был бы в данном случае анахронизмом. Поэм на эти сюжеты я в последнее время не видал. Мильтона я не читал с двадцатилетнего возраста, но тогда я так часто его перечитывал, что вполне его помню и теперь. Гесснеровскую «Смерть Авеля» я читал в восемь лет, в Эбердине, и помню только, что был в восторге от нее. Относительно содержания у меня осталось только в памяти, что жену Каина звали Магалой, а жену Авеля Тирсой. У меня они названы Адой и Селлой — это самые ранние женские имена, встречающиеся в книге «Бытия»; так звали жен Ламеха. Имена жен Каина и Авеля не приводятся. Ввиду общности сюжета, может быть, есть и сходство в изложении моей мистерии и поэмы Гесснера; я этого не знаю, и это меня мало интересует.

Прошу читателя помнить (об этом часто забывают), что ни в одной из книг Моисея, так же как во всем Ветхом завете, нет никаких намеков на грядущую судьбу мира. О причинах этого странного упущения читатель может справиться в «Divine Legacy» Уарбуртона. Удовлетворительно ли его объяснение или нет, лучшего до сих пор не было дано. Я поэтому представил его новым для Каина, чем, полагаю, не исказил смысла Священного писания.

Что касается языка Люцифера,[2] то, конечно, он говорит не как пастор о подобных сюжетах, но я сделал все, что мог, чтобы удержать его в границах духовной вежливости.

Если он отрекается от того, что соблазнял Еву в образе змия, то только потому, что в книге «Бытия» нет ни малейшего намека на что-либо подобное и в ней говорится только о змие с его змеиными свойствами.

Примечание. Читатель заметит, что автор отчасти следует теории Кювье,[3] предполагавшего, что мир был несколько раз разрушен до сотворения людей. Эта гипотеза основана на том, что найдены останки огромных и неведомых животных в разных геологических пластах, и мнение это не противоречит учению Моисея, а даже скорее — подтверждает его. В этих пластах не найдено человеческих останков, но есть рядом с неведомыми животными также известные нам. Слова Люцифера о том, что предшествовавший Адаму мир был населен разумными существами, превосходившими умом людей и по своей мощи пропорциональными мамонту, и т. д., конечно, поэтический вымысел, имеющий целью помочь ему доказать свою правоту.

Я должен также прибавить, что существует «tramelogedia» Альфьери[4] под заглавием «Abele». Я никогда ее не читал, так же как не читал ничего из посмертных произведений этого писателя, за исключением его биографии.

Равенна. 20 сентября 1821 г.

КАИН

Змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли, ихже сотвори господь бог.

DRAMATIS PERSONAE:[5]

Адам.

Каин.

Авель.

Ангел господень.

Люцифер.

Ева.

Ада.

Селла.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Иегóва,[6] вечный, мудрый, бесконечный!Ты, кто воззвал единым мощным словомИз мрака свет — хвала тебе и слава!На утре дня — хвала тебе и слава!

Иегóва! Ты, кто дал нам день, и утроВпервые отделил от тьмы, и водыС водами разлучил, и назвал небомТвердь между вод — хвала тебе и слава!

Иегóва! Ты, кто разделил стихииНа землю, воду, воздух и огонь,Кто, сотворив светила дня и ночи,Создал и тех, которые могли быЛюбить тебя, любить твои созданьяИ ликовать — хвала, хвала тебе!

Иегóва, бог! Отец всей сущей твари,Создавший человека всех прекрасней,Достойней всех земной любви, дозволь мнеЛюбить его! — Хвала, хвала тебе!

Иегóва! Ты, кто, все благословляя,Все сотворив и все любя, дозволилВойти в Эдем[7] и погубить нас змию,Храни нас впредь! Хвала тебе и слава!

Мой первенец, а что же ты молчишь?

Что делать мне?

Молись.

Ведь вы молились.

От всей души.

И громко: я вас слышал.

Как и творец, надеюсь я.

Аминь.

Но ты молчишь, сын Каин.

Это лучше.

Скажи ясней.

Мне не о чем молиться.

И не за что быть благодарным?

Нет.

Но ты живешь?

Чтоб умереть?

О, горе!Плод древа запрещенного созрел.

И мы опять должны его вкусить.Зачем, о боже, дал ты древо знанья?

Зачем ты не вкусил от древа жизни?Тогда б он не страшил тебя.

О Каин!Не богохульствуй: это речи змия.

Что ж, змий не лгал! Дало же древо знанье,Другое — жизнь дало бы. Жизнь есть благо,И знание есть благо. Как же можетБыть злом добро?

Мой сын, ты говоришь,Как я, свершая грех свой, говорила:Не дай его мне видеть возрожденнымВ твоем грехе. Я примирилась с небом.Не дай мне зреть, здесь, за вратами рая,Свое дитя в той сети, что сгубилаВ раю его родителей. ДоволенБудь тем, что есть: довольствуйся мы раем,И ты б теперь доволен был. О сын мой!

Молитва наша кончена, идемтеК своим трудам урочным, не тяжелым,Но все ж необходимым: нивы щедроНам воздают за малый труд.

Сын Каин,Смотри, как он покорен и как бодр:Бери пример.

Брат, не гневи печальюПредвечного: печаль бесплодна.

Каин,Ты и на Аду хмуришься?

Нет, Ада!Но я один побуду. Авель, мнеНе по себе; но это ненадолго.Иди же, брат. И вы идите, сестры.Не должно нежность грубостью встречать:Я буду вслед за вами.

Если ж нет,Я за тобой вернусь сюда.

Да будетМир над тобою, брат!

И это жизнь!Трудись, трудись! Но почему я долженТрудиться? Потому, что мой отецУтратил рай. Но в чем же я виновен?В те дни я не рожден был, — не стремилсяРожденным быть, — родившись, не люблюТого, что мне дало мое рожденье.Зачем он уступил жене и змию?А уступив, за что страдает? ДревоРосло в раю и было так прекрасно:Кто ж должен был им пользоваться? ЕслиНе он, так для чего оно рослоВблизи его? У них на все вопросыОдин ответ: «Его святая воля,А он есть благ». Всесилен, так и благ?Зачем же благость эта наказуетМеня за грех родителей?Но кто-тоИдет сюда. По виду это ангел,Хотя он и суровей и печальней,Чем ангелы: он мне внушает страх.Он не страшнее тех, что потрясаютГорящими мечами пред вратами,Вокруг которых часто я скитаюсь,Чтоб на свое законное наследье —На райский сад взглянуть хотя мельком,Скитаюсь до поры, пока не скроетНочная тьма Эдема и бессмертныхЭдемских насаждений, осенившихЗубцы твердынь, хранимых грозной стражей;Я не дрожал при виде херувимов,Так отчего ж я с трепетом встречаюТого, кто приближается? Он смотритВеличественней ангелов; он так жеПрекрасен, как бесплотные, но, мнится,Не столь прекрасен, как когда-то былИль мог бы быть: скорбь кажется мне частьюЕго души, — хотя доступна ль скорбьДля ангелов? Но он подходит.

Смертный!

Кто ты, о дух?

Я повелитель духов.

Но если так, зачем ты их покинулДля смертного?

Я знаю мысли смертныхИ сострадаю смертным.

Как! Ты знаешь,Что мыслю я?

Да, это мысли всехДостойных мысли; это говорит в васБессмертие.

Бессмертие? О немНе знаем мы: безумием АдамаМы лишены плодов от древа жизни,Меж тем как мать вкусила слишком раноПлода от древа знанья — нашей смерти.

Ты будешь жить, — не верь им.

Я живу,Но лишь затем, чтоб умереть, и в жизниЯ ничего не вижу, что могло быСмерть сделать ненавистною мне, кромеВрожденной нам привязанности к жизни,Презренной, но ничем не победимой:Живя, я проклинаю час рожденьяИ презираю самого себя.

Но ты живешь и будешь жить: не думай,Что прах земной, что плоть твоя есть сущность.Прах твой умрет, а ты вовек пребудешьТем, чем ты был.

Чем был? Но и не больше?

Быть может, ты подобен будешь нам.

А вы?

Мы вечны.

Счастливы?

Могучи.

Я говорю, вы счастливы?

Мы — нет.А ты?

Взгляни!

О жалкий прах! Ты смеешьСчитать себя несчастным?

Я несчастен.А ты с твоим могуществом — кто ты?

Тот, кто дерзал с твоим творцом равнятьсяИ кто тебя таким не сотворил бы.

Да, ты глядишь почти что богом. Ты…

Но я не бог и, не достигнув бога,Хочу одно: самим собой остаться.Он победил, — пусть царствует!

Кто — он?

Творец земли, творец людей…

И неба,И сущего на небе. Так поютАрхангелы, так говорит родитель.

Они поют и говорят лишь то,Что им велят. Их устрашает участьБыть в мире тем, чем мы с тобою стали:Ты — меж людей, я — меж бессмертных духов.

А мы с тобой — кто мы?

Мы существа,Дерзнувшие сознать свое бессмертье,Взглянуть в лицо всесильному тирану,Сказать ему, что зло не есть добро.Он говорит, что создал нас с тобою —Я этого не знаю и не верю,Что это так, — но, если он нас создал,Он нас не уничтожит: мы бессмертны!Он должен был бессмертными создать нас,Чтоб мучить нас: пусть мучит! Он велик,Но он в своем величии несчастней,Чем мы в борьбе. Зло не рождает благо,А он родит одно лишь зло. Но пустьОн на своем престоле величавомТворит миры, чтоб облегчить себеНи с кем не разделенное бессмертье,Пусть громоздит на звезды звезды: все жеОн одинок, тиран бессмертный. Если бОн самого себя мог уничтожить,То это был бы лучший дар из всехЕго даров. Но пусть царит, пусть страждет!Мы, духи, с вами, смертными, мы можемХоть сострадать друг другу; мы, терзаясь,Мучения друг другу облегчаемСочувствием: оно весь мир связует;Но он! в своем величии несчастный,В несчастии не знающий отрады,Он лишь творит, чтоб без конца творить!

Ты говоришь о том, чтó хоть неясно,Но уж давно в моем уме носилось:Я никогда не мог согласоватьТого, что видел, с тем, что говорят мне.Мать и отец толкуют мне о змие,О древе, о плодах его; я вижуВрата того, что было их Эдемом,И ангелов с палящими мечами,Изгнавших нас из рая; я томлюсьВ трудах и думах; чувствую, что в миреНичтожен я, меж тем как мысль мояСильна, как бог! Но я молчал, я думал,Что я один страдаю. Мой отецДавно смирился; в матери угаслаТа искра, что влекла ее к Познанью;Брат бдит стада и совершает жертвыИз первенцев от этих стад тому,Кто повелел, чтоб нам земля давалаПлоды лишь за тяжелый труд; сестраПоет ему хвалы еще до солнца,И даже Ада, сердцу моемуСтоль близкая, не понимает мыслей,Меня гнетущих: я еще не встретилНи в ком себе сочувствия! Тем лучше:Я с духами в сообщество вступлю.

Ты этого сообщества достоин.Иначе ты не видел бы меня:Довольно было б змия.

А! Так этоТы соблазнитель матери?

Ничем,Помимо правды, я не соблазняю.Ведь вы вкусили знания, ведь былиПлоды на древе жизни? Разве яДавал запрет вкушать от них? И я лиРастил плоды запретные к соблазнуСуществ, душой невинных, любопытныхВ своей святой невинности? Я б создалБогами вас, а он лишил вас рая,«Чтоб вы от древа жизни не вкусилиИ не были, как боги». — ТаковыЕго слова.

Ты прав. Я это слышалОт тех, кому они звучали в громе.

Так кто ж злой дух? Тот, кто лишил вас жизни,Иль тот, кто вам хотел дать жизнь, и радость,И знание?

Им нужно было обаСорвать плода иль не срывать совсем.

Один уж ваш; стремитеся к другому.

Но как?

Сопротивляясь. УгаситьНичто не может духа, если хочетДух быть самим собой и средоточьемВсего, что окружает дух; он создан,Чтоб царствовать.

Не ты ли соблазнилОтца и мать?

Я? Жалкий прах! Зачем мнеВас соблазнять? И как?

Мне говорили,Что змий был дух.

Кто это говорит?Не жалкое ль тщеславье человека,Что силится свалить свое паденьеНа нас, на духов? Змий был змий, не больше,Но и не меньше тех, что соблазнились.Он тоже прах, но он мудрее их,Затем, что победил их. Разве стал быЯ принимать подобье смертной твари?

Но тварь в себе скрывала злого духа.

Нет, тварь его лишь разбудила в тех,С кем говорил язык ее коварный.Я говорю, что змий был только змий:Спроси у херувимов, стерегущихЗапретный плод. Когда века вековПройдут над вашим прахом безглагольным,Потомки ваши баснею украсятВаш первый грех и мне припишут образ,Который презираю я, как все,Что пред творцом склоняется, создавшимВсе сущее в живых для поклоненьяПеред его бессмертием угрюмым.Но мы — мы знаем истину и станемПровозглашать лишь истину. АдамПленен был пресмыкающейся тварью.Но дух не пресмыкается: чемуЗавидовать в пределах тесных раяВладыке беспредельного пространства?Но я с тобою речь веду о том,Чего ты, несмотря на древо знанья,Не можешь знать.

Но укажи мне то,Чего я не хотел бы знать, не жаждал?

Дерзнешь ли ты взглянуть на смерть?

ЕеНикто еще не видел.

Испытать жеПридется всем.

Отец мой говоритО ней как о чудовище; мать плачетПри слове «смерть»; брат Авель к небесамВозводит очи; Селла потупляетСвои к земле, шепча молитву; АдаГлядит в мои.

А ты?

Когда я слышуОб этой всемогущей и, как видно,Ничем не отвратимой смерти, думыНесметные в моем уме теснятсяИ жгут его. Возможно ль с ней бороться?Я мальчиком со львом боролся в играхИ так сжимал в объятиях его,Что он ревел и обращался в бегство.

Смерть не имеет образа, но все,Что носит вид земных существ, поглотит.

Я смерть считал за существо. Что можетСтоль злостным быть, помимо существа?

Спроси у разрушителя.

Какого?

Иль у творца — зови его как хочешь.Ведь он творит затем, чтоб разрушать.

Я этого не знал еще, но думалПочти что то же самое, как толькоЯ услыхал о смерти. Я не знаю,Что значит смерть, но смерть мне представляласьВсегда ужасным чем-то. Я нередкоВперял свой взор во тьму пустынной ночи,Ища ее; я видел чьи-то тениУ райских стен, во мраке, где пылаютМечи в деснице ангелов, и жадноСледил за тем, что мне казалось смертью,Весь трепеща от страха и желаньяУвидеть то, пред чем мы все трепещем.Но мрак был пуст, и я свой взор усталыйОт стен родного рая отвращалК светилам горним, к синему эфиру,К его огням, столь нежным и прекрасным.Ужели и они умрут?

Быть может;Но надолго всех вас переживут.

Я рад. Но смерть! Смерть мне внушает трепет.Она есть нечто грозное: но что же?Она нам всем, виновным и невинным,Как зло была объявлена: какое?

Вновь прахом стать.

Стать неподвижным прахомЕще не зло; но только бы не бытьНичем иным!

Презренное желанье!Презренней, чем желания Адама:Тот хоть стремился к знанью.

Но не к жизни;Иначе почему он не вкусилОт древа жизни?

Изгнан был из рая.

Ужасная ошибка! Он был долженСперва сорвать плод жизни, но, не знаяДобра и зла, не ведал он и смерти,Увы! Я смерть узнал еще так мало,Но уж страшусь… того, чего не знаю.

А я, познавший все, уж не страшусьНи перед чем. Вот истинное знанье.

Наставь меня.

С условием.

Каким?

Пади и поклонись мне, как владыке.

Ты разве бог?

Не бог.

Так равный богу?

О нет, я не имею ничегоС ним общего — и не скорблю об этом.Я соглашусь быть чем угодно — вышеИль даже ниже — только не слугоюМогущества Иегóвы. Я не бог,Но я велик: немало тех, что сердцемЧтут власть мою, — их будут сонмы; будь жеИз первых — ты.

Я никогда ещеПред божеством отца не преклонялся,Хотя нередко Авель умоляет,Чтоб мы свершали жертвы богу вместе.Зачем же мне склоняться пред тобой?

Ты никогда пред ним не преклонялся?

Ты разве не слыхал меня? И развеТы сам не знал об этом? Ты всеведущ.

Но не поклонник бога — мой поклонник.

Я не хочу сгибаться ни пред кем.

Ты все же мой: непоклоненье богуЕсть поклоненье мне.

Скажи яснее.

Ты сам поймешь — со временем.

ОткройМне тайну моего существованья.

Иди за мной.

Мне нужно на работу.Я обещал…

Что обещал?

Для жертвыНабрать плодов.

Не ты ли говорил,Что пред творцом ни разу не склонялся?

Но Авель упросил меня. Ведь жертвуСвершу не я — скорее он. И Ада…

Чем ты смущен?

Она моя сестра,Мы рождены одним и тем же чревомВ один и тот же день: она слезамиИсторгла обещанье у меня.Я все готов перенести для Ады,Я преклонюсь пред чем угодно, лишь быВ слезах ее не видеть.

Так идиВослед за мной.

Дух, я иду.

Брат Каин!Я за тобой: уж полдень, — наступаетЧас отдыха и радости, и намНедостает тебя. Ты не работал,Но я твой труд исполнила; созрелиТвои плоды и блещут точно солнце.Идем.

Иль ты не видишь?

Вижу — ангел.Мы видим их нередко. Он разделитЧас нашего полдневного досуга?

Он не похож на ангелов, которыхМы видели.

Есть разве и другие?Но и ему мы будем рады — так же,Как и другим: те не гнушались нами.

Идешь ли ты?

Иди за мной.

Я долженИдти за ним.

И нас покинуть?

Да.

И даже Аду?

Ада!

Так позволь мнеИдти с тобой!

Нет, он пойдет один.

Кто ты, разъединяющий так властноСердца людей?

Он бог.

А кто об этомТебе сказал?

Он говорит, как бог.

Так говорил и лживый змий.

Нет, Ада,Змий вам не лгал: дало же древо знаньяПознание.

На горе нам!

О да.Но это горе — знание, и, значит,Змий вам не лгал; он истиной прельстил вас,А истина, по существу, есть благо.

Но истина несет нам только беды:Изгнание из нашего приюта,Тяжелый труд, душевный гнет и страх,Томление о прошлом и надеждыНа то, что не вернется. Не ходиЗа этим духом, Каин! ПримирисьС своей судьбой, как мы с ней примирились,Люби меня, как я тебя люблю.

Сильней отца и матери?

Сильнее!Но разве это тоже смертный грех?

Пока — не грех; но будет им — в грядущем,Для вашего потомства.

Как! УжелиЛюбить Эноха дочь моя не будет?

Не так, как Ада — Каина.

О боже!Ужели они не будут ни любить,Ни жизнь давать созданьям, что возникли бИз их любви, чтоб вновь любить друг друга?Но разве не питаются ониОдною грудью? Разве не родилсяОн, их отец, в один и тот же часСо мной от лона матери? И развеНе любим мы друг друга и любовьюНе множим тех, что будут так же нежноЛюбить, как мы их любим? — как люблю яТебя, мой брат? Нет, не ходи за нимЗа этим духом: это дух — нам чуждый.

Но я не говорил тебе, что вашаЛюбовь есть грех: она преступной будетВ глазах лишь тех, что вас заменят в жизни.

Так, значит, добродетель и порокЗависят от случайности? ТогдаМы все — рабы.

Рабами даже духиМогли бы стать, не предпочти ониСвободных мук бряцанию на арфахИ низким восхвалениям ИегóвыЗа то, что он, Иегóва, всемогущИ не любовь внушает им, а ужас.

Кто всемогущ, тот и всеблаг.

Таким лиОн был в раю?

Враг! Не смущай меняСвоею красотою; ты прекрасней,Чем демон змий, но так же лжив.

Правдив.Спроси у вашей матери, у Евы,Солгал ли змий?

О мать! Твое паденьеДля чад твоих губительнее было,Чем для тебя; ты провела хоть юностьВ Эдеме, в беззаботном и блаженномОбщении с блаженными; а нас,Не ведавших Эдема, обступаютВраги, что лишь присвоили себеСлова творца и соблазняют нашиМятущиеся души нашей жадной,Неутоленной мыслью, как тебяЗмий соблазнил на лоне беззаботных,Невинных, юных радостей твоих!Бессмертному, стоящему пред нами,Я не могу ответить, не могуПроклясть его; я с сладостной боязньюЛюбуюсь им — и не могу бежать:В его глазах — таинственная прелесть,И я не в силах взора отвестиОт этих глаз; в груди трепещет сердце,Мне страшно с ним, но он влечет меня,Влечет к себе все ближе… Каин! Каин!Спаси меня!

Не бойся: он не демон.

Но и не бог, не ангел божий: яВидала херувимов, серафимов;Он не похож на них.

Есть духи выше:Архангелы.

Еще есть выше.

Есть,Но разве те блаженны?

Если рабствоРавняется блаженству — не блаженны.

Я слышала, что нежны — серафимы,А мудры — херувимы. Дух, ты — мудрый,Ты — херувим, тебе любовь чужда.

Когда любовь от знанья гибнет, — кем жеБыть должен тот, кого, узнав, не любишь?Всезнающим и мудрым херувимамЛюбовь чужда; так, значит, серафимыЛишь по незнанью любят. Что любовьНесовместима с знанием, мы видим:Пример — судьба Адама. ВыбирайтеМеж знаньем и любовью, — ведь другогоНет выбора. Адам уже избрал:Он почитает бога лишь из страха.

О Каин! Избери любовь.

С любовьюК тебе, сестра, я был рожден. Но большеЯ ничего на свете не люблю.

А мать, отец?

Они нас не любили,Срывая плод, лишивший нас Эдема.

Мы не были в то время рождены,А если бы и были — неужелиМы не должны любить их так же нежно,Как любим мы своих малюток, Каин?

Мои едва лепечущие крошки!Будь я уверен в счастье их, я мог быПочти простить… Но это не проститсяЧрез тысячи столетий! НикогдаЛюбить не будут память человека,Что семя человеческого родаИ семя зла посеять мог в одинИ тот же час. Он пал, но мало былоЕму своих страданий: он зачалМеня, тебя, всех нас, — пока немногих,И весь безмерный, бесконечный ряд,Мирьяды, сонмы тех, что народятсяДля новых, горших мук и чьим отцомБыть должен я! Твоя любовь и юность,Моя любовь и радость, миг блаженства,Мгновение покоя, все, что любимМы в детях и друг в друге — все ведетИ нас и их путем греха и скорби,Лишь изредка даруя миг отрады,К неведомому — смерти. Древо знаньяНас обмануло: грех свершен, но все лиПознали мы о жизни и о смерти?Мы знаем лишь одно: что мы несчастны.

Я не несчастна, Каин, и когда быТы счастлив был…

Будь счастлива одна,Я не нуждаюсь в том, что унижаетВо мне мой дух.

Одна я не хочуИ не могу быть счастлива; но с теми,Что близки мне, я думаю, могла бы!Я не смущаюсь смерти, непонятнойИ потому не страшной мне, хотяОна и страшной кажется, как частоПриходится мне слышать.

Так однаТы счастлива не можешь быть?

Но кто жеОдин бы мог быть счастлив или добр?Одна! но мне мое уединеньеВсегда грехом казалось, если яНе чаяла, что скоро встречусь с близким.

Но бог твой одинок: так неужелиНе счастлив он, не добр?

Он не один:Есть ангелы и смертные, — он счастлив,Даруя счастье ангелам и смертным.Ведь радость в том, чтоб радовать других.

А твой отец, — давно ли из ЭдемаБыл изгнан он? А Каин? Ты сама?Спокойна ли душа твоя?

Увы!Но ты — ведь ты не ангел?

Нет, не ангел.А почему — спроси у всеблагого,Всесильного создателя вселенной:Он знает тайну эту. Мы смирились,Другие воспротивились — и тщетно,Как говорят нам ангелы. По мне же,Не тщетно, нет, — раз лучше быть не может.Есть в духе мудрость, — мудрость же влечетДух к истине, как сквозь рассветный сумракВаш взор влечет далекий блеск денницы.

Она прекрасна; я ее люблюЗа красоту.

Боготворишь иль любишь?

Отец боготворит лишь одного,Незримого.

Незримое являетСебя в прекрасных символах. А этаЗвезда есть вождь небесной звездной рати.

Отец и бога видел.

Да. А ты?

Я видела творца в его твореньях.

А в существе?

Нет; разве лишь в отце,Который есть подобие Иегóвы,Иль в ангелах, столь на тебя похожих.Их образ лучезарнее, чем твой,Хотя не так он властен и прекрасен:Как тихий полдень, светом напоенный,Они на нас взирают, ты же — ночь,Ночной эфир, где облака, белея,Сквозят на темном пурпуре, а звездыЛучистыми огнями испещряютТаинственный и дивный свод небес.Несметные, мерцающие нежно,Но так к себе влекущие, ониМои глаза слезами наполняют,Как ты теперь. Ты кажешься несчастным;Не делай нас такими же! Ты видишь —Я плачу о тебе.

О эти слезы!Когда б ты знала, сколько их прольется!

Мной?

Всеми.

Кем?

Мирьядами мирьяд,Мильонами мильонов, — всей землею,Опустошенной, снова населенной,И адом переполненным, чье семяВ твоей груди.

О Каин! Этот духНас проклинает.

Он меня ведет.

Ведет — куда?

Туда, где он пробудетЛишь только час, но где увидит то,Что создано несчетными веками.

Возможно ль это?

Разве ваш создательВ шесть дней не создал мир ваш из обломковБылых миров? И разве я, помощникВ его созданье мира, не могуВ час показать того, что создавал онИль разрушал в часы?

Веди меня.

Но через час вернется он?

Вернется.Мы временем не связаны. Я вечностьМогу вместить в единое мгновеньеИ превратить мгновенье в вечность. ДухиСвое существованье измеряютНе тем, чем вы. Но это тайна. — Каин,Иди за мной.

Но он ко мне вернется?

Да, женщина. Он первый и последний,За исключеньем только Одного,Из этих мест вернется, чтобы сделатьИх мир, еще безмолвный и пустынный,Таким же населенным, как и землю.

Где ты живешь?

В пространстве. Где могуЯ обитать? Там, где твой бог, иль боги.Все в мире разделил я: вечность, время,Жизнь, смерть, пространство, землю, небоИ то, что ни земля, ни небо, — мир,Который населен и населитсяОт тех, что населяли иль населятТо и другое: вот мои владенья.Я разделил с ним царство и владеюЕще и тем, где он не властен. Если бЯ не был столь могуществен, то развеЯ был бы здесь? Здесь ангелы витают.

Но ангелы витали и в раю,Где говорил лукавый змий.

Ты слышалПризыв мой, Каин? Если жаждешь знанья,Иди за мною — жажда утолится,И даже без запретного плода,Способного лишить тебя навекиЕдинственного блага, что оставилТебе мой враг. Иди за мною, Каин.

Дух, я иду.

О Каин! Брат мой! Каин!

АКТ ВТОРОЙ