Расул Гамзатов
Целую женские руки
1
Целую, низко голову склоня,Я миллионы женских рук любимых.Их десять добрых пальцев для меняКак десять перьев крыльев лебединых.
Я знаю эти руки с детских лет.Я уставал — они не уставали.И, маленькие, свой великий следОни всегда и всюду оставляли.
Продернув нитку в тонкую иглу,Все порванное в нашем мире сшили.Потом столы накрыли. И к столуОни всю Землю в гости пригласили.
Они для миллионов хлеб пекли.Я полюбил их хлебный запах с детства.Во мне, как в очаге, огонь зажглиТе руки, перепачканные тестом.
Чтобы Земля всегда была чиста,Они слезой с нее смывают пятна.Так живописец с чистого холстаФальшивый штрих стирает аккуратно.
Им нужно травы сметывать в стога,Им нужно собирать цветы в букеты,Так строится бессмертная строкаИз слов привычных под пером поэта.
Как пчелы в соты собирают мед,Так эти руки счастье собирают.Земля! Не потому ли каждый годВ тебе так много новизны бывает?
Когда приходит трезвостью беда,Когда приходит радость, опьяняя,Я эти руки женские всегдаЦелую, низко голову склоняя.
2
Я знаю эти руки. Сколько грозОсилили, не сильные, родные…Их сковывал петрищевский мороз,Отогревали их костры лесные.
У смерти отвоевывая нас,Дрожа от напряженья и бессилья,Они, как новорожденных, не раз,Запеленав, из боя выносили.
А позже, запеленаты в бинты,Тяжелых слез ни от кого не пряча,Вернувшись из смертельной темноты,Мы узнавали их на лбу горячем.
В них тает снег и теплится огонь,Дожди звенят и припекает солнце,И стонет скрипка, и поет гармонь,И бубен заразительно смеется.
Они бегут по клавишам. И вдругЯ замираю, восхищеньем скован:По властному веленью этих рукВо мне самом рождается Бетховен.
Мир обступил меня со всех сторон,Лишь на мгновенье задержав вращенье,И, как воспоминанье, древен он,И юн, как наступившее свершенье.
Они бегут по клавишам. И вотВоскресло все, что память накопила…Мне мама колыбельную поет,Отец сидит в раздумье у камина,
И дождь в горах, и вечный шум речной,И каждое прощанье и прощенье,И я, от свадьб и похорон хмельной,Жду журавлей залетных возвращенья,
Вот вышли наши женщины плясать.О, крылья гордой лебединой стаи!Боясь свою степенность расплескать,Не пляшут — плавают, не пляшут, а летают.
Пожалуй, с незапамятных временПринц ищет в лебеди приметы милой,И мавры убивают ДездемонУже давно во всех театрах мира.
И Золушки находят башмачки,Повсюду алчность побеждая злую.Целую жесткость нежной их рукиИ нежность мужественных рук целую.
Целую, словно землю. Ведь ониМир в маленьких своих ладонях держат.И чем трудней и пасмурнее дни,Тем эти руки и сильней и тверже.
Мир — с горечью и радостью его,С лохмотьями и праздничной обновой,С морозами и таяньем снегов,Со страхами перед войною новой.
Вложил я сердце с юношеских летВ любимые и бережные руки.Не будет этих рук — и сердца нет,Меня не будет, если нет подруги.
И если ослабеют пальцы вдругИ сердце упадет подбитой птицей,Тогда сомкнется темнота вокруг,Тогда сомкнутся навсегда ресницы.
Но силы не покинули меня.Пока пишу, пока дышу — живу я,Повсюду, низко голову склоня,Я эти руки женские целую.
3
В Москве далекой был рожден поэтИ назван именем обычным — Саша.Ах, няня! С первых дней и с первых летЕго для нас растили руки ваши.
В моих горах певец любви МахмудПел песни вдохновения и муки.Марьям! Как много радостных минутЕму твои всегда давали руки.
Теперь любое имя назови —Оно уже не будет одиноко:О, руки на плечах у Низами,О, руки, обнимающие Блока!
Когда угас сердечный стук в груди,Смерть подошла и встала в изголовье,Тебя, мой незабвенный Эффенди,Они пытались оживить любовью.
Когда на ветках творчества апрельРождал большого вдохновенья листья,Из этих рук брал краски Рафаэль,И эти руки отмывали кисти.
Не сетуя, не плача, не кричаИ все по-матерински понимая,Они сжимали плечи Ильича,Его перед разлукой обнимая.
Они всплеснули скорбно. А потомЗатихли, словно ветви перед бурей.И ленинское штопали пальто,Пробитое эсеровскою пулей.
Они не могут отдохнуть ни дня,Неся Земле свою любовь живую.И снова, низко голову склоня,Я эти руки женские целую.
4
Я помню, как, теряя интересК затеям и заботам старших братьев,По зову рук далекой ДолоресХотел в ее Испанию бежать я.
Большие, как у матери моей,Правдивые, не знающие позы,И молча хоронили сыновей,И так же молча вытирали слезы.
Сплетались баритоны и басы:«Но пассаран!» — как новой жизни символ.Когда от пули падали бойцы,Ей каждый сильный становился сыном.
Я помню, в сакле на меня смотрелС газетного портрета Белоянис,Как будто много досказать хотел,Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.
С рассветом он шагнет на эшафот,Ведь приговор уже подписан дикий.Но женщина цветы ему несет —Прекрасные, как Греция, гвоздики.
Он улыбнулся, тысячи гвоздикВ последний раз увидев на рассвете.И до сих пор, свободен и велик,Он по Земле идет, смеясь над смертью.
Я помню Густу. Помню, как онаВ одном рукопожатии короткомПоведала, как ночь была чернаИ холодна тюремная решетка.
Там, за решеткой, самый верный друг,С любовью в сердце и петлей на шее,Хранил в ладонях нежность этих рук,Чтоб, если можно, стать еще сильнее.
Глаза не устают. Но во сто кратЯснее вижу наболевшим сердцем,Как руки женщин Лидице кричатИ как в печах сжигает их Освенцим.
Я руки возвожу на пьедестал.…У черных женщин — белые ладони.По ним я горе Африки читал,Заржавленных цепей узнал я стоны.
И, повинуясь сердцу своему,Задумавшись об их тяжелой доле,Спросил у негритянки: «ПочемуУ черных женщин белые ладони?»
Мне протянув две маленьких руки,Пробила словом грудь мою навылет:«Нам ненависть сжимает кулаки,Ладони солнца никогда не видят!»
Святые руки матерей моих,Засеявшие жизненное поле…Я различаю трепетно на нихМужские, грубоватые мозоли.
Ладони их как небо надо мной,Их пальцы могут Землю сдвинуть с места.Они обнять могли бы шар земной,Когда бы встали в общий круг все вместе.
И если вдруг надвинется гроза,Забьется птицей в снасти корабельной,Раскинув сердце, словно паруса,Я к вам плыву, земные королевы!
Земля — наш дом. И всем я вам сосед —Француженке, кубинке, кореянке.Я столько ваших узнаю приметВ прекрасной и застенчивой горянке.
Как знамя, ваши руки для меня!И словно на рассвете в бой иду я,Опять, седую голову склоня,Я эти руки женские целую.
5