Александра Маринина
Ну, ребята, вы попали!
Черная комедия в 1-м действии
* * *
Действующие лица:
Дух Емелина (45 лет)
Ольга, его вторая жена (32 года)
Наталья, его первая жена (50 лет)
Скуратов, его партнер по бизнесу (35-36 лет)
Голоса врачей
Голос мужчины по телефону
* * *Действие происходит в квартире Емелина. Евроремонт, евродизайн, огромная гостиная, в глубине которой находится кухня, отделенная барной стойкой. Из комнаты выходят две двери – в спальню и в прихожую. В центре – стол, вдоль стены – мебельная стенка с секциями и открытыми полочками, на полочках – безделушки, вазочки, фигурки и прочая дребедень.
Слышны голоса врачей, работающих в реанимации.
Г о л о с а в р а ч е й: Давление падает… Зрачок не реагирует… Добавь глюкозу… Делаем прямой массаж сердца… Черт, мы его теряем…
Появляется Дух Емелина, временно в связи с клинической смертью отделившийся от тела и отправившийся в свободный полет.
Д у х. Ты кто? Куда ты меня зовешь? Никуда я не пойду с тобой, мне и здесь неплохо, вон как они вокруг меня колотятся, глядишь, и вытащат еще… Слушай, а ты ничего, симпатичная. Я бы даже сказал – красивенькая такая. Ты кто? Тебя как зовут? Ах ну да, ну да, я что-то такое читал про тебя в книжках. Ты смерть, что ли? Нет? А кто? А-а-а, понял… Слушай, а там что? Ну вон там, где свет. Хорошо там, говоришь? Ну ладно, пошли, посмотрим. Пошли, пошли, с такой красоточкой можно и сходить. Э, э, ты куда свернула-то? Там света нету, там вообще ничего не видно. Куда? Домой? Так положено? Вот здорово! Там Ольга, бедняжка, небось, убивается, плачет. Да, жалко ее, как она без меня останется, совсем ведь беспомощная, дурочка, ничего сама не может и не умеет. Ни образования, ни профессии. Маникюрша – это что, профессия? Да и то сказать, когда это было-то! Она как за меня замуж вышла, ни одного дня не проработала. Пыталась, правда, свое собственное дело наладить, я ей деньги давал, даже два раза, она помещение приобретала, ремонт делала, а потом прогорала месяца через два-три. Дурочка она у меня совсем, что с нее взять… Пропадет одна. Ни ума, ни профессии, ни денег. Избаловал я ее, сидела на моем содержании и горя не знала. Да что она, а все ее родственники бесконечные? То тетя в Чебоксарах болеет, нужны деньги на лечение, то племянник на Сахалине растет, нужно помочь оплатить сначала лицей, потом институт, то двоюродный брат в Тюмени чего-то такого натворил, в милицию забрали, дело возбудили, надо огромные взятки давать, чтобы его отмазать. То кто-то замуж выходит, надо свадебный подарок купить. И таких родственничков штук двадцать набралось, и все к Ольге моей за помощью обращаются. Знают, что у нее муж при деньгах. Да мне не жалко, пусть пользуются, только бы сюда, в Москву, не приезжали ко мне на голову, терпеть этого не могу. Оккупируют квартиру со своими провинциальными замашками… Что, прилетели уже? А почему в квартире темно? Почему никого нет? А Оля где? Ах, не доехала еще из больницы… Ну да, ну да, мы же с тобой летели, а она-то на машине, да в пробках, небось, стоит. Ладно, подожду. Посмотрю, как она тут без меня управляется. Наверное, сейчас придет и начнет Сашке Скуратову звонить, кому ж еще, как не ему. Надо похороны организовывать, гроб заказывать, место на кладбище покупать, поминки и все такое… Интересно, какой гроб она мне закажет? Неужели обычный, красной тряпочкой обитый? Да нет, ума должно хватить на что-то поприличнее, из цельного дуба, к примеру, и уголочки чтоб золотые, и ручки. Ну, сама не догадается – Сашка подскажет, у него опыт есть. Елки-палки, она же телефона Сашкиного не знает! Как же она его найдет? Сейчас вечер субботы, на фирме никого нет, и спросить не у кого, как с ним связаться. Вот что значит иметь жену, далекую от бизнеса! С одной стороны, это хорошо, она ни во что не лезет, вопросов не задает, не проверяет, где ты и чем занимаешься, сказал – на переговорах, значит, так и есть. Но с другой стороны, вот случись что, как сейчас, она ж ни одного моего сотрудника, кроме Сашки Скуратова, не знает ни в лицо, ни по имени. Да и Сашку она никогда не видела, только от меня слышала, что это мой заместитель, моя правая рука. И ни одного телефона не знает, кроме моего мобильного. Может, догадается мне позвонить… Хотя что это я? Мобильник-то в приемном покое вместе со всеми вещами остался, а я тут. Эй, красоточка, а можно я ей на бумажке телефон Скуратовский напишу и на видном месте оставлю? Как зачем? Ну она же у меня такая беспомощная, ей и обратиться-то не к кому, только к Сашке, он уж знает, как и что нужно делать. Нельзя? А почему? Ах вон что… Бестелесная субстанция, говоришь… Выходит, я совсем бесплотный, мне даже карандаш взять нечем. А голос у меня есть? Тоже нету? А внешний вид? Тоже нету? Ох, елки-палки, а что же у меня есть? Ничего? Как это ничего? А чем же я с тобой разговариваю, слышь, симпатичная? Умом? Интересно… А чем я думаю? Всей субстанцией? Ни хрена не понял… О, кажется, лифт остановился на нашем этаже. Может, Оля приехала? Да, точно, она, ключ в замке лязгает. Господи, как подумаю, что она сейчас войдет вся заплаканная, убитая горем, глазки красные, мордашка опухшая от слез, плечи опущенные… прямо сердце разрывается, до чего мне ее жалко.
Хлопает дверь, слышны голоса.
О л ь г а: Есть хочу – умираю. Из-за этого урода даже поужинать не успела. Сейчас быстренько приготовлю.
Д у х: С кем это она разговаривает? И потом, из-за какого урода она поужинать не успела? Кого она имеет в виду? Да что она там застряла в прихожей! Почему в комнату не идет?
Длинная пауза, во время которой Дух нервно ходит взад-вперед.
Наконец в комнату входит Ольга в сопровождении Скуратова. Ольга вытирает носовым платком след помады с его лица. Скуратов обнимает ее и производит ряд недвусмысленных действий.
О л ь г а: Не сейчас, Саня, подожди. Мы с тобой еще все успеем. С минуты на минуту Наташа придет, надо накрыть на стол и приготовить что-нибудь праздничное.
Д у х: Минутку, минутку, какая такая Наташа? Соседка, что ли? Да нет, соседку по-другому зовут. Кто такая Наташа? Не знаю я никаких Наташ! И как Скуратов здесь оказался? Неужели она ему из больницы позвонила? А номер телефона где взяла? И почему у Сашки помада на лице? И вообще, как он посмел, я еще не умер, а он уже ручонки свои загребущие к моей жене протягивает! Она же еще не вдова пока…
С к у р а т о в: Интересно, Лёлька, ты уже вдова или еще нет?
О л ь г а: А какая разница?
С к у р а т о в: Не знаю, говорят, есть разница. Я никогда с вдовами… это самое… не пробовал.
О л ь г а: Что, не терпится попробовать?
С к у р а т о в: Ну да. И вообще, мы с тобой сто лет не виделись. Я соскучился.
О л ь г а: Саня, мы виделись во вторник, а сегодня суббота. Всего четвертый день пошел.
С к у р а т о в: Какая ты неромантичная…
Д у х: То есть как это они виделись во вторник? С чего это они виделись во вторник? И почему я об этом ничего не знаю?
О л ь г а: Зато я практичная. И сейчас думаю не о романтике, а о том, что приготовить для праздничного ужина.
Ольга уходит в глубину сцены, где расположена кухня. Скуратов садится на диван, листает газету.
Д у х: Она думает о том, что приготовить на ужин… А как же я? Она что, обо мне вообще не думает? Я там лежу, понимаете ли, в реанимации, умираю, можно сказать, уже почти что умер, врачи там надо мной бьются из последних сил, а она даже и не думает обо мне… Вот стерва! Кстати, что она там насчет ужина-то сказала? Что ужин – праздничный? Это по какому такому случаю, интересно знать? Эй, красивенькая, ты тут? Ты смотри не уходи никуда, не бросай меня одного, а то я дорогу обратно не найду, когда возвращаться придется.
Звонит телефон.
О л ь г а: Саня, сними трубочку.
С к у р а т о в: Да, слушаю вас… Да-да… И как там дела? Есть надежда? Спасибо вам большое, я надеюсь, вы будете держать нас в курсе. Да, спасибо. (кладет трубку) .
О л ь г а: Это из больницы?
С к у р а т о в: Да. Говорят, появились признаки улучшения.
О л ь г а: Ну-ну.
Д у х: Что «ну-ну»? Что «ну-ну», я тебя спрашиваю? Ты как реагируешь, уродина? Тебе сказали, что муж еще не умер, а ты?
С к у р а т о в: Он мужик крепкий, может, еще и выкарабкается.
Д у х: Вот! Не таков Емелин, чтобы сразу руки опускать! Я еще выкарабкаюсь, я вам еще покажу Кузькину мать. А то развели тут, понимаешь… Ужин праздничный, поцелуйчики в прихожей! Еще гостей каких-то назвали, которых я не знаю. Надо же, стоило только мне отвернуться – и все мои правила псу под хвост! Сколько раз я Ольге говорил: в мой дом могу входить только я. Ну и она, само собой. Никаких гостей, никаких родственников, никаких подружек ее дурацких чтобы тут и в помине не было! Я даже самых близких своих корешей сюда не приглашал, даже Скуратов – и тот ни разу здесь не был. А то придут, понимаешь, натопчут, грязь нанесут, а у меня – паркет натуральный, ковры. Трогать начнут все подряд, руки не помоют. Унитазом моим будут пользоваться… Терпеть этого не могу. Да, я такой, я брезгливый, а ты, коль живешь на мои деньги, изволь с этим считаться. Вот так-то!