Жан Ануй Оркестр
L’Orchestre de Jean Anouilh (1959)
Перевод — С. А. Володина
Пьеса-концерт
Действующие лица:
Патриция — первая скрипка
Памела — вторая скрипка.
Мадам Ортанс — контрабас и руководительница оркестра.
Сюзанна Делисиас — виолончель.
Эрмелина — альт.
Леона — флейта (она немного горбата).
Пианист.
Мсье Лебонз.
Официант.
Доктор.
Из-за занавеса доносится веселая музыка. Занавес открывается. Перед нами — женский оркестр, выступающий на эстраде кафе курортного городка. Зал не виден. Оркестрантки одеты в полувечерние платья; их стремление принарядиться выдает дурной вкус.
Спиной к зрителям, за роялем, сидит худощавый невзрачный человек — вначале его даже трудно заметить, пианист. У края эстрады на пюпитре выставлена планшетка с цифрой «3». Музыка смолкает. Оркестрантки тут же начинают разговаривать.
Патриция. Потом я мелко рублю лук и ставлю его тушить. Но не больше чем на десять минут! Когда подливка готова, режу телятину на мелкие кубики…
Памела. Я кладу лярд.
Патриция. Позвольте вам заметить: в пуатвинскую запеканку лярд никогда не кладут.
Памела. А я кладу.
Патриция (поджимая губы). Тогда это не запеканка, а варево для кошек. Я родилась в Лудене!
Они отдают свои ноты подошедшей мадам Ортанс.
Памела. Чем гордиться! Я родилась в Батиньоле!
Патриция (едко). О! Париж!
Мадам Ортанс, собирая ноты, проходит перед Сюзанной Делисиас, которая украдкой вяжет, пряча вязанье за своей виолончелью.
Мадам Ортанс (тоже продолжает прерванный разговор). Три петли лицевые, две изнаночные, потом три спускаете и повторяете снова.
Сезанна Делисиас. Это японская резинка.
Мадам Ортанс. Нет. В японской резинке, моя дорогая, одна петля изнаночная, а у меня две лицевые.
Сезанна (с ядовитым смешком). Вы меня извините, конечно, но если вы делаете один накид, то в вашей резинке остаются просто-напросто две изнаночные петли! И для мужского свитера это совсем не подходит.
Мадам Ортанс. Это уж как кому нравится. Но японская резинка — слишком избито.
Эрмелина (заканчивая разговор с Леоной). Тогда я ему говорю: «Эдмон, безнаказанно так мучить женщину нельзя!»
Леона. А он что?
Эрмелина. Выругался.
Мадам Ортанс (заигрывает с пианистом, продолжая свой обход). А вы, мсье Леон, как всегда, витаете в облаках! Ну! Где ваша «Игра сновидений», а то мы опять запутаемся с партитурами! Вот мечтатель! Мне кажется, у вас стало больше перхоти.
Пианист. У артистов всегда перхоть.
Мадам Ортанс. Почему вы не попробуете «Папский бальзам», как я вам советовала?
Пианист. У него какой-то восточный запах. Мне кажется, мужчине не идет.
Мадам Ортанс (с улыбкой). Когда я познакомилась с мсье Ортансом, он им пользовался. А я могу похвалиться, что за двадцать лет замужества никакую женщину так не любили, как меня! Ах! Женщине о большем нечего и мечтать!
Пианист (скромно). Он был скрипач. А скрипачи…
Мадам Ортанс (значительно). Встречаются и пианисты с огненным темпераментом…
Пианист (по-прежнему скромно). Пианисты реже.
Мадам Ортанс относит ноты к столику в глубине эстрады, на котором лежат стопки партитур.
Сюзанна Делисиас (откладывает вязанье и отставляет виолончель, встает и подходит к пианино). Она опять за свое?
Пианист. Да мы просто поговорили.
Сюзанна Делисиас. Если вы не заставите ее замолчать, я сделаю это сама.
Пианист. Не могу же я запретить ей говорить, мы на работе… Ведь она — руководительница оркестра!
Сюзанна Делисиас (возвращаясь на место). Трус! Жалкий трус!
Патриция (продолжает разговор с Памелой). Я протираю шерстяной тряпочкой и беру чуть-чуть полироля.
Памела. А я считаю — лучше капля нашатыря.
Патриция (сердито). Нашатырь не выводит пятна, а снимает весь лак!
Памела (тоже агрессивно). У каждого свой метод!
Патриция. Это, конечно, так, но ведь бывают плохие методы. И вообще есть женщины, которые ничего не смыслят в домашнем хозяйстве!
Памела. У меня дома не хуже, чем у вас! (Хохочет.) Правда, салфеточек меньше!
Патриция. Не всем же иметь изысканный вкус! Я люблю свое теплое и уютное гнездышко, и все мое сувениры… А кружевные салфеточки как раз и создают уют!
Памела. Зато и пыли в таких гнездышках! У меня обстановка современная, и я этим горжусь. Мебель из металла и пластика. Все светло и чисто. Ничего лишнего.
Патриция (с нервным смешком). Представляю себе как в операционной! Нет, увольте! Я не больная!
Памела. По-вашему, я больная?
Патриция. С такими глазами, как у вас!
Памела. Может быть, моя дорогая, у меня под глазами круги, но это оттого, что у меня есть мужчина, и он меня безумно любит, чего уж, конечно, нельзя подумать о вас! И кроме того, мои глаза не смотрят в разные стороны!
Патриция. О! Намекать на физический недостаток! Впрочем, совсем незаметный! Вы самая низкая женщина, какую я только знаю. Что же касается вашего любовника, но тут нечем хвастаться. Работает вышибалой!
Памела (добродушно смеется). Каждый работает, как может! Главное — хорошо работать. Я люблю людей, которые делают хорошо то, за что берутся! (С вызывающим видом что-то напевает.)
Патриция. Какая мерзость! Не понимаю, как в приличных оркестрах терпят таких, как вы!
Мадам Ортанс (которая тем временем сменила номер и раздает ноты). Дамы, дамы! На эстраде не скандалить! Публика смотрит на нас, даже когда мы не играем. Улыбки… очарование… Можно прекрасно говорить друг другу все, что думаешь, и при этом улыбаться. Памела, ваш цветок!
Памела. Что — мой цветок?
Мадам Ортанс. Завял! Я требую, чтобы розы всегда были свежие!
Патриция (смеется). У розы была ночь любви!
Памела с яростью наступает ей на ногу.
Ай!
Мадам Ортанс. Мадам!
Патриция. Дрянь! Она наступила мне на ногу!
Мадам Ортанс (строго смотрит на женщин, но по-прежнему улыбается). Что бы ни случилось, сохраняйте пристойный вид. Это ваш долг, перед вами публика! Патрон сказал мне, когда выбрал нас после прослушивания с известными оркестрами «Маг-Стар» и «Симфони-банд»: «Я беру вас, потому что мне нужны женственность и обаяние! Я хочу, чтобы оркестр вызывал у посетителей приятные мысли».
Памела. О каких приятных мыслях можно говорить здесь, где лечатся от запоров! И вы думаете — они нас слушают? Они только говорят о болезнях. Сравнивают!
Мадам Ортанс (строго). Нас не касается, о чем думают посетители и запор у них или понос. Элегантность и изящество — для этого нас наняли. И женственность. Сейчас мы играем «Осенние мелодии» Шандуаси в обработке Гольдштейна. Больше чувства и вибрато, пожалуйста. (Проходя мимо пианиста, засовывает палец ему за воротник.) Как вы вспотели, мсье Леон! Воротник совсем мокрый!
Пианист. У меня всегда есть запасной. Я сменю в антракте. После марша из «Тангейзера».
Сюзанна Делисиас (возмущенно). Прекрати! Прекратите! Или я ухожу из оркестра!
Пианист (жалким тоном). Умоляю, без скандалов. Она сказала, что мне жарко. Ну не могу же я ей сказать «не жарко»!
Сюзанна Делисиас. Чудовище! Мучитель!
Мадам Ортанс (командирским тоном). Обратите внимание на диез в репризе в вашем соло, мадемуазель Делисиас!
Эрмелина (заканчивая разговор с Леоной). Все! Все! Я ему все выложила. На одном дыхании! За квартиру не уплачено, бедная мать болеет, и костюм плохо сидит.
Леона. Ну и что он?
Эрмелина. Ничего. Заснул.
Леона. Какое хамство! Я бы Андре такого никогда не позволила!
Мадам Ортанс тихо стучит смычком по контрабасу. Начинается следующий отрывок.