DJONNY
Сказки темного леса
Вступление, разъясняющее замысел и суть
«Планом творческим своим
Поделись-ка ты с другим,
Как своим делились планом
Братья-сказочники Гримм».
Холодной была осень 93-го. Такой холодной, что я нацепил зимнюю шапку и надел шинель, собираясь на первую в своей жизни ролевую игру. Мне было шестнадцать, а играть я умел только в дурака, три палки, вкладыши, бутылочку и сифу. Эти простые игры все знают, но слухи — а их силу познал каждый — уже донесли до меня кое-что про другие.
Долетавшая до меня в те далекие времена молва утверждала однозначно — волшебный мир есть! Он огромен и прекрасен, а добро и зло в нем представлено ярче, чем в повседневной жизни: зло — не только наркоманами и уголовниками, а добро как-то ещё, помимо отвлеченных понятий. Эти вещи там не смешиваются, как это происходит обычно — зло практически абсолютно, а добро и подавно: увидишь, так ни с чем не перепутаешь! Как будто огромная река властно разделила весь этот мир на два лагеря — на западном берегу покоится предвечный свет, а восточный от начала веков затемнён.
Вышло так, что мы побывали в этом мире, вдоволь наплавались по этой реке, досыта пили и ели на обоих её берегах. Мы кое-чего повидали такого, о чём вам больше никто не расскажет — ни охотники, ни даже опытные рыбаки. Человеческий разум блекнет перед силой подлинных чудес, и не всякая летопись сможет вместить происходящее. Мне немного жаль, ведь рассказ о событиях — лишь слабая тень, и никто не в силах облечь живую реальность в слова. Существует только одно противоядие, то, что способно снова превратить нашу летопись в непосредственный поток впечатлений, заставить картинки двигаться, а ноты звучать — ваше воображение. Так всегда — сказки и истории, как дым, вечно сопровождают пламя, что подчас вспыхивает и окружает дела людей. Многое из того, что случилось, тонет в этом дыму, ясности нет, а все услышанное вами ранее — только неверный отзвук, эхо действительных событий. Ведь память — как художник, и каждому она рисует свои картины.
Я не советую вам судить о подлинности тех обстоятельств, про которые здесь дальше пойдет речь. Может быть, это блажь, навеянная кому-то во время вечернего сна пакистанской шалой, в сути своей — ложь, измышления и неправда. Может быть — летопись отдаленных событий, искаженных глумливым разумом летописца. А может быть, вам станет доступна память прошедших дней, пусть даже это будет чужая память. Ведь если двое смотрят на один и тот же пляж, один — через розовые очки, а другой — в коллиматорный прицел, у этих двоих будут немного разные впечатления.
То, о чем мы хотим рассказать — история людей и мнений, а мы сами — только фокус, линза восприятия, через которую в этой истории преломляется волшебный и удивительный мир. Этот мир — люди, и далеко не каждый из них мечтал попасть на страницы этой книги. Но нам их нисколько не жаль, ведь о том и сказ — про наши отношения с другими людьми. Про то, что было только между ними и нами. Некоторые из этих людей нам дороги, и мы скажем о них с уважением, еще кое-кто не нашел нашей дружбы, кто-то претерпел от нас унижения, кому-то дали пизды, а были и такие, от кого нам самим пришлось опиздюлиться.
Все эти люди так или иначе существуют: может быть, они есть, может — были, а может, как считают буддисты школы Читтаматра, всё это существует лишь как образы нашего ума. И если кому-то не понравится наш рассказ из-за того, что про него там плохо сказано — так впредь ему будет наука. В следующей жизни старайтесь быть лучше, тогда и в сказках о вас скажут хорошо.
Так что написанное ниже, а равно и выше, распространяется на правах волшебных сказок. Это следует понимать так — если пишут: «Алеша Попович половцев побил, а их скарб отнял», то не спрашивают потом: где именно и на территории какого отдела это произошло? И если пишут про сказочных существ, что они ни в чем — ни в питье, ни в наркотиках — себе не отказывают, так это ещё не значит, что сказочные существа призывают употреблять наркотики именно тебя. Нет. Они призывают: если взялся за подвиги, убедись, блядь, что ты в сказке!
Мы предупреждаем: сказки бывают добрые и злые, и какими покажутся вам наши сказки — не знаем. Мы уже начали и дальше собираемся использовать матную речь, ни хуя не побоимся описать сцены насилия, употребление наркотиков и половой акт. Герои сказочных сцен, которые мы собираемся обрисовать, могут высказывать разные, в том числе почитающиеся кем-то неправильными мнения или взгляды. Ни за какую хуйню, которую учинят и о которой сообщат на страницах этой книги сказочные существа, редколлегия не отвечает, если сказочные существа вас к чему-то призывают — не ведитесь, если вам кажется, что этот материал содержит запрещенную пропаганду — завязывайте его читать. Не давайте этого детям и сами не увлекайтесь. Помните основное правило: будь осторожен со сказками, они учат хорошему и плохому, а чему именно — сразу определить трудно. Так что лучше ничему у сказок не учиться, а уж если чему выучился — не жалуйся и на сказки потом не кивай. Вот пример: решил дядя Толя прославиться по примеру папы Карло. А правильного способа не знал, и все сделал неправильно. И хотя сына у него теперь зовут Буратино Анатольевич, сам он не очень-то этому рад.
Между 1991 и 1993. Рассвет над Лориеном
История Инвалида
Вот как Солнцеликий[1] учил о тех строках, что предваряют в некоторых книгах основной текст: «Эпиграфы служат книге тем же способом, каким соль служит пище. Ведь когда человек ест, про соль он не думает — вкус блюда куда интересней! Но без соли это был бы совсем другой вкус».
Honey of TalesНачалось всё в 91-ом, когда мой друг Костян стал захаживать в бардовский клуб «Восток», что возле Владимирской. Там играли песенки и пили портвейн, то есть имел место культурный очаг, под водочку и со струнным аккомпанементом. Среди тамошней публики выделялся один инвалид с сухой ногой и на костылях, отрекомендовавшийся Филом. Он ещё добавлял, бывало:
— Не просто Фил, а Фил — трехногий эльф.
Вот он и понарассказывал моему другу такого, что Костян пришёл в кружок, где мы с ним занимались биологией, и спросил меня:
— Толкиена читал?
Мой друг чуть ниже среднего роста, зато заметно крепче меня. Спортшкола и правильные товарищи по двору — вот те факторы, которые изначально сформировали его мнение и взгляд на вещи. Характерной его чертой я назвал бы непримиримость — он из тех, кто старательно ищет повода для ссоры. Нельзя сказать, чтобы это всегда шло ему на пользу — к четырнадцати годам у него на голове было как раз четырнадцать шрамов. Но даже те, кому повезло выйти из схватки с ним победителями, не могли похвастать, что эта победа досталась им легко.
— Толкиена? — автоматически переспросил я, а затем добавил: — Нет.
Мы сидели в каптерке павильона Росси, что стоит на улице зодчего с таким же именем. Эта улица через сто метров от павильона упирается в Невский проспект и универмаг «Елисеевский».
— Надо прочитать, — объяснил мне Костян. — Если прочитаем быстро, то впишемся в тему, о которой можно только мечтать. Вся жизнь по-другому пойдет.
— Но это точно? — спросил его я. — Неохота зря ничего читать.
— Инвалид клянётся, — ответил мне Костян, — что всё так и есть. Он, собственно, должен сейчас зайти.
— В чём тема-то? — перебил его я.
— Ну, — задумался мой друг, — так и не скажешь. Навроде как ездят люди в лес, там делятся на коллективы и дерутся.
— Охуеть, — удивился я, — а зачем в лес-то ехать? Вон, у меня в районе — зайди в Болото или в Листву.[2] И пизды получишь, и часы снимут. И не надо ехать в лес.
— Ты не понял, — терпеливо объяснял мне Костян, — ни про какие «пизды» речь не идет. Поедем с тобой…
— Ты ебнулся, друже, — остановил его я, — нам двоим там голову снимут, в лесу. И до больницы ты, когда тебе опять башку разобьют, уже не доедешь. Не ездят на такое вдвоем.
— Ты меня, — разъярился мой друг, — будешь слушать, дебил? Это такая специальная тема. Но пока мы понять этого не можем, потому что инвалид сказал — сначала надо прочитать Толкиена.
— Что читать-то, — смирился я, — и где взять?
— «Властелин колец», в районной библиотеке должен быть.
— Забито, — согласился я, — веди, показывай своего инвалида.
Мы вышли в парк через заднюю дверь, оставив позади всё — зал, где препарируют лягушек, стеллажи с книгами и ряды парт. Там остались наши прошлые увлечения — моя орнитология и гидробиология Костяна. Двери распахнулись, и я увидел занесенные снегом ступеньки, а на них — щуплого человека, опирающегося на пару костылей. Он кутался в светлую болоньевую куртку и курил, ожидая, пока мы выйдем. Со страху мне показалось, что инвалид старше нас лет на пять.