Лилия Беляева
В ДЕРЬМЕ БРОДА НЕТ
С тех пор как я написала книгу «Загадка миллиардера Брынцалова», моя популярность возросла незнамо как.
— Я в восторге от вашей книги! Будьте любезны, сведите меня с этим миллиардером!
— Зачем?
— Нам нужны деньги для раскрутки! По книге чувствуется, у вас с ним очень хорошие отношения.
— Да никаких! Вы, небось, книгу-то мою не прочли толком. Житием святого от неё и не пахнет!
— Ну, знаете! Антиреклама — тоже реклама! За это он вам наверняка отвалил кучу долларов!
Поначалу я сильно раздражалась, даже пробовала объяснять, почему миллиардер даже тортиком «Полено — Сказка» меня не отдарил. Тщетно! И тогда мой старый приятель сердобольно посоветовал: «Лучше уж ты не говори никому, что тебя этот „друг народа“ нисколько не озолотил. За полную дуру сочтут».
А вот этот недавний звоночек был вроде о другом. У меня хотела взять интервью девушка Оля из одной центрально-популярной газеты. Я согласилась. Она пришла. Светловолосая, сероглазая и вроде бы интересующаяся «истоками вашего творчества». Я и поддалась, «распелась». О чем? О том, что наболело. О бесстыжей способности верхов «менять кожу» — лишь бы остаться у кормушки. О приписках, очковтирательстве, давным-давно разъедавших наше общество. О том, что уже в семидесятые ложь, показуха обесчестили, обесчеловечили многие и многие так называемые «трудовые коллективы». Они дружно «затаптывали» всякого, кто посмел принародно ляпнуть: «Товарищи! Братцы! О каких достижениях мы тут проблеяли? У нас же приписок на миллион!»
Смотрю, девушка Оля хмурится:
— Чего же тут особого, удивительного? Я лично с детства знала, что жилья у нас в шесть раз меньше, чем желающих его получить!
И далее о том, что так уж устроена жизнь, «кто не успел, тот опоздал», выживает лишь тот, кто умеет приспосабливаться, а у вас, мол, Лилия Ивановна, какой-то несерьезный, романтический взгляд на жизнь, хотя вы уже в таком возрасте, что…
— Зачем же вы тогда пришли именно ко мне?
Что ответила девушка Оля — в конце. И, как в детективе, проявлю, с какой начинкой хотела получить она от меня интервью.
Когда захлопнулась за ней дверь, я села как потерянная и задумалась: а и впрямь, не есть ли ты, Л. И., полная, окончательная дура, не свидетельствует ли о том и твой, мягко говоря, «скромный достаток», включая пылесос выпуска середины семидесятых? И тут припомнилось мне, как на заре «перестройки», в марте 1988 года, я пригласила в клуб писателей Москвы «Судьба человека» опального тогда Б. Ельцина. Чтоб поддержать, раз он за счастье простого-рядового пошел в бой. И он долго говорил с нашей трибуны, пламенно разоблачал корыстную партократию и рисовал картину собственного опрощения, вплоть до отказа от суперполиклиники и стояния Наины Иосифовны в общих очередях за мылом и солью.
Нам бы, активистам клуба, и прилепиться к «телу» страдальца! И довериться целиком его посулам! Но к тому сроку я много чего знала о жизни, помотавшись по стране с корреспондентским удостоверением. И была в курсе, что за красивые глаза в первые секретари обкома не проберешься. Не потянуло меня шибко возлюбить «расстригу» ещё и потому, что уже у входа в ЦДЛ он продемонстрировал не просто невоспитанность, но воистину «секретарскую», княжескую нетерпимость. Я подошла к нему в качестве «хозяйки» и сказала:
— Здравствуйте, я — та самая Беляева, председатель клуба.
— Знаю, знаю, вы — известная писательница.
— Не такая уж и известная, — решила «поострить», чтоб гость почувствовал себя раскованно.
Будущий правитель всея Руси тотчас нахмурился и в корне пресек даже это шуточное противоречие его державной воле: «А я и не сказал, что „очень известная“!» — и потопал к гардеробу. «Эге!» — подумала я. Но хваткие писатели-публицисты, которые никогда до этого на заседания нашего клуба не ходили, тайком записали выступление Ельцина, тиснули его в первый же номер своего журнала «Апрель» и в результате поимели с того немалый дивиденд. Правда, при встречах со мной косили глазки в сторону. И то сказать: до этого «смелого» «Апреля» наш клуб уже почти два года «сражался на баррикадах». А в общей сумме пять лет мы защищали тех, кого зовут социально активной личностью, более сорока заседаний провели в зале на пятьсот человек. Со всех концов СССР ехали к нам те, кто пострадал от всесилия парт-, хоз-, проф — и комсбюрократов, а точнее, от властных приспособленцев и выжиг. Через радио, газеты, телевидение мы старались помочь людям, подчас выхватывая их из бесстыжих лап местных прохиндеев-властителей в тот момент, когда «социально активную личность» готовы были запихать в психушку или тюрьму. Мы работали абсолютно бесплатно, во имя высшей Справедливости! И вообразить только! — верили, что вместо лицемеров, хапужников, вралей, прокравшихся на высокие места, народ выберет наконец-то из своих рядов самых честных, порядочных, толковых. Ведь и в самом страшном сне нам не могло привидеться, что именно лицемеры, перевертыши, давно освоившие все ходы-выходы на верхах, объявят себя первыми радетелями нравственности, чистопробными «борцами за демпреобразования».
Но и мы хороши! В своей газете «Судьба человека» придавали значение забавному вроде факту: надо же, «старый большевик» А.Н. Яковлев из ЦК в одном из своих интервью считает, что раз нельзя узнать, у кого на сберкнижке деньги нажиты честным трудом, а у кого нечестным, — давайте считать, что все они честные…
Мы ещё льстили себя верой, что «наше дело правое и победа будет за нами» даже тогда, когда при каком-то заторе со своей газетой «Судьба человека» пошла в типографию, где сидел то ли подполковник, то ли полковник. И состоялся с ним такой разговор:
— Сто экземпляров газеты? С вас шесть тысяч.
— Мы согласны подписать с вами договор.
— Зачем? Просто кладите деньги на стол.
Денег у нас не было. Но макет газеты был. И святая вера в силу печатного слова жгла нас.
— Придется дать, — шепнул один из нас. — В дерьме брода нет.
Что же получалось? Значит, мы, активисты клуба, жутко «социально активные», твердили с трибун и газетных полос, что, мол, «самый страшный враг подлинной гласности — её имитация» и «если человек живет по принципу „моя хата с краю“, а свою конечную цель видит в приобретении новых и новых материальных благ и выгод, ради чего лжет, лицемерит, — нам с ним не по пути!» А в это время ушлые чиновники в спайке с шустрыми «кооператорами» уже знали, как окончательно обдурить народ и поделить госимущество.
И пошло-поехало. Те, о ком дети в определенных случаях говорят «уж ты бы сидел и молчал бы», — слезли с обжитых, номенклатурных стульчаков и пересели в золоченые красла демократов. Ну ведь годы и годы служил тот же Е. Гайдар «делу партии», получая за то блага и привилегии! Да ведь «великий» С. Бурбулис, ныне, как говорят, играющий в теннис исключительно с миллиардером Брынцаловым, марксизм-ленинизм преподавал в Свердловске! А В. Степашин — историю КПСС! Да таких тьмы и тьмы! Ну умные-преумные! «Прозрели» и признали вдруг, что «марксизм-ленинизм», от которого кормились, устарел и вообще бяка. И не возопили, эдакие правдолюбцы, когда замельтешило словечко «коммуняка» как самое что ни на есть срамное, скопом предающее миллионы простых-рядовых коммунистов анафеме, в том числе и тех, кто перед штыковой писал: «Прошу меня принять в члены…», кого власти бросали то на «подъем села», то «на подъем целины».
И ведь вроде бы совсем недавно партиерархи травили известного философа-публициста Георгия Ивановича Куницына. За что? За то, что он с конца шестидесятых действительно прозрел раз и навсегда и, не оценив «оказанного доверия» и положенных ему по чину немалых благ и привилегий, пробовал взывать с подвернувшихся трибун: «Вглядитесь в нынешних партноменклатурщиков! Никакие они в подавляющем большинстве не коммунисты-ленинцы, а лицемеры и карьеристы! Люди! Будьте бдительны! Они доведут страну до края!»
И мы с ним, встречаясь, говорили о том же — близится катастрофа, не может долго существовать общество, где «верхи» хапают привилегии, пестуют показуху, посредственность, готовую услужить начальству, и терроризируют честных, неподкупных. Ему я рассказала про свою командировку в Коми ССР, где столкнулась с фактами, казавшимися тогда просто вопиющими: в общагах по двадцать пять лет ютится в страшной тесноте воспеваемый с трибун рабочий класс вместе с отцами-дедами — ветеранами Великой Отечественной, а в это время местное чиновничество внаглую переселяет своих родичей из одного хорошего дома в ещё лучший. И как же мы с Георгием Ивановичем радовались, что моя статья в «Правде» пресекла сие злодейство! Оказалось — радовалась преждевременно. Недавно по ТВ показали тот же Сыктывкар, бараки, набитые семьями рабочих под завязку, и новые дома, где расселились новые, размноженные чиновники…