След – в крутую гору. Видно, что «тяжелому» трудновато подниматься. Вот он споткнулся… Стоп! Разглядел Кошкин след, и стало ему понятно, что впереди двое, что «тяжелый» тащит на себе «легкого».
Поднялись в гору – след под гору пошел. Трудно бежать под гору – пороша все камни покрыла. Оступишься – и выскользнет камешек из-под ноги, да так выскользнет, что тебя перекувырнет в воздухе да об этот камешек затылком трахнет.
След привел к дороге, и там Кошкин понял вот какую штуку: «тяжелый» отпустил «легкого». Тот вперед побежал, а «тяжелый» его следы затаптывал.
Ух, горные дороги! Справа – скала, слева – обрыв, а на дне его – бешеный зеленый ручей. Крутит, вертит дорога вокруг горы – за скалу, за корявую кручу.
Выбежали Кошкин и Алый за поворот – выстрел навстречу. Пуля взвизгнула об камень, ударилась о другой, забилась яростно между камнями, пока не утонула в мягком стволе дерева.
Кошкин и Алый за валуном схоронились, за другим – Снегирев. Выстрел – заныли каменные осколки, пуля дугой улетела в небо.
Кошкин выглянул осторожно и увидел, как темнеет за камнем рука с пистолетом, покачивается в воздухе… Ударил Кошкин из автомата и разбил ее.
Прыжок – Алый взмахнул на спину «тяжелого», режет когтями его одежду, страшными зубами шею сдавил.
Подбежали Кошкин и Снегирев, обезоружили нарушителя, связали. Скорчившись, сидел нарушитель на земле, дрожал, и вокруг него таял снег. Он плевал себе под ноги, и Кошкин Алого в сторону отвел, будто боялся, что плевки злого человека ядовитые.
Кошкин и Алый побежали дальше по следу, а Снегирев остался пойманного сторожить.
Дорога здесь была уже нахожена-наезжена, и следы «легкого» поэтому часто терялись, затаивались среди следов других людей.
Впереди у дороги стоял дом. Тут жил старик Александр. Кошкин оглядел дом, укрывшись за скалой. В узких окошках ничего не было видно, а на диких яблонях, растущих вокруг, сидели куры.
Алый тянул по следу мимо дома, но Кошкин решил зайти, расспросить Александра.
Старик сидел в комнате, завешанной вязками красного перца и косицами, наплетенными из лука. Он курил трубку.
– Здравствуй, Александр, – сказал Кошкин, придерживая Алого.
Александр выпустил колесо дыма.
– Здравствуй, Кошкин.
– Никого не видел?
– Видел, – сказал Александр и, косясь на Алого, снова выпустил колесо дыма. Оно неторопливо догнало первое, еще висящее в воздухе.
– Скорее! – сказал Кошкин. – Скорее говори: где он?
Александр подмигнул Кошкину и выпустил третье колесо.
– Не спеши, не спеши, Кошкин, – сказал Александр и, выпустив четвертое колесо дыма, встал.
Он подошел к окну и поглядел в него, а потом поманил Кошкина пальцем.
Кошкин выглянул в окно и увидел врага. С крутого откоса тот спускался вниз, к ручью.
Вода раскалывается о камни, грохочет, разлетается пеной, брызгами.
Прозрачные космы закручиваются, свистят, и медленно-медленно под напором воды сползают камни, подталкивают друг друга скользкими плечами и с внезапным ревом поворачиваются лениво и грозно набок.
Осторожно спускается Кошкин, прячется за кустами с красными ягодами, за валунами, припорошенными снегом.
За звоном воды, за каменным гулом не слышно шага, треска колючего сучка под ногой. И не слышно, как орет в небе ворон, а только разевает рот, пролетая за гору.
Алый медленно ведет, извивается напряженно, как живая пружина. Он весь наполнен запахом врага, он видит его.
Тот уже у самого ручья. Остановился, думает, где ручей перейти.
Алый сжался в комок.
Вот Кошкин отпустит его.
Вот отпустил…
Алый расстелился по земле – и прыгнул, будто взмахнул всем телом. Остановился, застыл в воздухе на секунду – и рухнул на врага. Ударил его в спину. Рванул.
Тот упал, но вывернул назад руку и выстрелил в Алого – раз, другой, третий.
Алый вырвал пистолет, и металл будто треснул в его зубах, как черная кость.
Кошкин ударил врага, скрутил ему руки…
Зеленые дуги сшибаются в ручье, захлестывают друг друга, звон выбивают и пену.
Кошкин глянул на Алого и схватился за голову. Без движения лежал Алый на снегу.
Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем.
Тепло струилось между пальцев, утекало, лилось в снег. Руки его стали алыми.
…Алый был жив, когда Кошкин принес его на заставу. Пули не задержались в его теле – вылетели вон.
Алый тяжело дышал, и глаза его то просветлялись, то становились мутными. Кошкин глядел в них и не знал, видит ли его Алый.
Но Алый видел Кошкина и понимал, что это Кошкин – мужик хороший.
– Умрет он, – сказал фельдшер.
Но Кошкин не поверил. Он сидел рядом с Алым и гладил его по голове. Он рассказывал Алому, что скоро получит из дому посылку. А там, в этой посылке, чего только не будет: и колбаса, и сало, и коржики.
– То-то пожуем, – говорил Кошкин.
Алому было приятно слушать голос Кошкина. Но только над головой его поплыли длинные мягкие птицы, закружили ее, заворожили. Голова его стала такая тяжелая, что он не смог ее больше держать и уронил на передние лапы.
«Жалко мне тебя, Кошкин…» – подумал было Алый, но не сумел додумать, почему он жалеет Кошкина. Алый вздрогнул два раза и умер.
А Кошкин никак не мог понять, что Алый умер. Он гладил его и говорил:
– И колбаса там будет, и сало, и коржики…