Валентин Коровин - История русской литературы XIX века. Часть 2: 1840-1860 годы

Екатерина Евгеньевна Дмитриева, Людмила Анатольевна Капитанова, Валентин Иванович Коровин и др

История русской литературы XIX века.

Часть 2: 1840-1860 годы

Предисловие

Учебник «История русской литературы XIX века» в 3-х частях охватывает период с начала и до конца столетия. В нем помещены обзорные главы, посвященные состоянию общественной мысли и литературной жизни в России в разные исторические периоды, условно подразделяемые на три временных отрезка: 1795-1830-е («От предромантизма к романтизму. Зарождение и формирование реализма»), 1840-1860-е («От романтизма к реализму. Реализм») и 1870-1890-е («Реализм. Отголоски романтизма. Новые литературные веяния») годы. Так как наиболее глубокие изменения в развитии русской литературы были связаны с художественными прорывами, совершенными великими писателями, то творчество этих писателей рассматривается в так называемых «монографических главах», опять-таки условно отнесенных к тому или иному периоду. Общая идея учебника состоит в том, чтобы последовательно проследить путь русской литературы от господства жанрового мышления через мышление стилями при сохранении «памяти жанра» до торжества индивидуально-стилевых систем.

В помощь студентам при усвоении курса «История русской литературы XIX века» в учебнике сообщаются основные понятия, используемые при изучении каждой темы, вопросы, систематизирующие полученные знания, и научно-справочная литература, необходимая для изучения. В конце 3-й части приводятся примерные темы самостоятельных занятий, примерные темы курсовых и дипломных работ, справочные, теоретические и историко-литературные труды, относящие ко всему курсу в целом.

Каждая часть имеет свою нумерацию глав, начиная с первой.

Глава 1

Поэзия в эпоху романтизма. Денис Давыдов. Поэты пушкинского круга. Поэты-любомудры. Поэты-романтики второго ряда. Алексей Кольцов

1810–1830-е годы – «золотой век» русской поэзии, достигшей в романтическую эпоху наиболее значительных художественных успехов. Это объясняется тем, что в период романтизма и рождавшегося реализма русская литература нашла не только национальное содержание, но и национальную литературную форму, осознав себя искусством слова. Этот период – начало творческой зрелости русской литературы. Ранее всего национальную форму обрела поэзия, и поэтому именно она выдвинулась в начале XIX в. на первое место среди других родов и жанров. Время расцвета драматических и эпических жанров, время драмы и прозы было еще впереди. Первые крупные эстетические удачи национальной литературы не только в лирике и в поэмах, что вполне естественно, но и в комедии («Горе от ума»), и в эпосе (басни Крылова) связаны со стихом и с усовершенствованием поэтического языка. Поэтому с полным правом можно сказать, что первая треть литературы XIX в. ознаменована подавляющим господством поэзии, в которой были высказаны самые глубокие для того времени художественные идеи.

Несколько причин способствовали мощному и буйному расцвету поэзии. Во-первых, нация находилась на подъеме, на гребне своего исторического развития и переживала могучий патриотический порыв, связанный как с победами русского оружия, так и с ожиданиями коренных общественных перемен, о которых в начале века заговорило само правительство. Во-вторых, в России создалась в среде военного и штатского дворянства прослойка свободных, европейски мыслящих людей, получивших прекрасное образование дома или за границей. В-третьих, язык, благодаря усилиям русских писателей XVIII в., был уже настолько обработан, а «стихов российских механизм» настолько усвоен и внедрен в культуру, что создалась почва для новаторских открытий, решительных реформ и смелых экспериментов.

Все эти благоприятные обстоятельства не были бы использованы, если бы на арену литературы не вышли сотни даровитых, хотя и не одинаково талантливых людей, которые резко двинули литературу вперед и сообщили ей невиданное до тех пор ускорение. Незабываемую роль в общественно-литературной жизни сыграли семья Тургеневых, Н. Гнедич, М. Милонов, Д. Давыдов, А. Шишков, А. Шаховской, Ф. Глинка, Н. Катенин, К. Рылеев, А. Бестужев, В. Кюхельбекер, А. Одоевский, П. Вяземский, А. Дельвиг, Н. Языков, И. Козлов, Д. Веневитинов, С. Шевырев, А. Хомяков, семья Аксаковых, В. Бенедиктов, А. Кольцов и десятки других литераторов, чьи имена также не должны быть забыты (А. Мерзляков, А. Воейков, А. Измайлов, М. Загоскин, И. Лажечников, О. Сенковский, А. Вельтман, А. Погорельский, братья Полевые, Н. Павлов, Ф. Булгарин, Н. Греч, В. Туманский, Ф. Туманский, А. Подолинский, В. Тепляков, Н. Кукольник, А. Тимофеев, А. Полежаев). Здесь не названо еще множество писателей, творчество которых ныне имеет лишь исторический интерес, но которые (часть из них не относилась к профессиональным литераторам) были известны в свое время и внесли скромную лепту в общее движение нашей литературы (О. Сомов, П. Плетнев, А. Ротчев, Трилунный, Е. Зайцевский, Л. Якубович, В. Щастный, И. Ободовский, А. Волкова, З. Волконская, А. Ишимова, Н. Дурова, Е. Ган и др.).

Поскольку центральной фигурой литературного процесса в первое тридцатилетие был Пушкин, то поэты или группировались вокруг него, сохраняя свой лирический почерк и интонацию, или подражали ему, или оппонировали его художественным принципам. Все они творили в одно с Пушкиным время, но их поэтические судьбы складывались по-разному. Некоторые из них, примкнув впоследствии к пушкинскому кругу писателей, творчески сложились независимо от Пушкина и вышли на литературную дорогу раньше него. Великий поэт считал, например, Дениса Давыдова своим учителем. Другие лирики были ровесниками Пушкина, а третьи – младшими современниками. Ряд поэтов не присоединился ни к сторонникам Пушкина, ни к противникам и не причислял себя к его подражателям. Испытывая огромное влияние Пушкина, они стремились сохранить поэтическое своеобразие.

Денис Давыдов (1784–1839)[1]

Из наиболее даровитых поэтов предпушкинского поколения, широко известных и в 1810-1830-х годах, первое место принадлежит герою-партизану Отечественной войны 1812 г., поэту-гусару Денису Васильевичу Давыдову. Он обладал несомненно оригинальным поэтическим лицом, придумав маску бесшабашно-смелого, бесстрашного, отважного воина и одновременно лихого, веселого остроумного поэта-рубаки, поэта-гуляки.

Между боями, на биваке, он предавался вольному разгулу среди таких же доблестных друзей, готовых на любой подвиг. Давыдов не терпел «служак», карьеристов, муштру, всякую казенщину. Вот как он обращался к своему другу гусару Бурцову, приглашая отведать знаменитый арак (крепкий напиток):

Подавай лохань златую,

Где веселие живет!

Наливай обширной чаши

В шуме радостных речей,

Как пивали предки наши

Среди копий и мечей.

На коротком отдыхе он никогда не забывает о родине и «службе царской», т. е. о военном труде:

Но чу! Гулять не время!

К коням, брат, и ногу в стремя

Саблю вон – и в сечу! <…>

Давыдов гордился тем, что его поэзия не похожа ни на какую другую, что она родилась в походах, в боях, в досугах между битвами:

Пусть загремят войны перуны,

Я в этой песне виртуоз!

Правда, тут нужно внести некоторые поправки: вопреки словам Давыдова о том, что его стихотворения писались «при бивачных огнях», во время коротких отдыхов, на самом деле они создавались в тихой, уединенной обстановке, в периоды мирной жизни, в часы интеллектуального общения.

Д. Давыдову удалось создать выразительный и живописный образ «старого гусара» с любезными ему закрученными усами. Он окружен привычными приметами военного быта – у него, конечно, есть боевой конь, он виртуозно владеет саблей, а на коротком отдыхе любит закурить трубку, перекинуться в карты и выпить «жестокого пунша». Несмотря на эти замашки, он вовсе не только «ёра, забияка», но и прямой, искренний, смелый человек, истинный патриот. Превыше всего для него воинский долг, офицерская честь и презрение ко всяким светским условностям, лести, чинопочитанию. Давыдов создал живой и необычный лирический образ, к которому даже «подстраивал» свою реальную биографию.

Своими стихотворениями Давыдов сказал новое слово в русской батальной лирике, отличавшейся известной парадностью. Самой войны в стихотворениях Давыдова нет, но есть боевой дух офицера, широта души, распахнутой навстречу товарищам. Для выражения буйства чувств своевольной натуры поэта был потребен энергичный, лихо закрученный и хлесткий стих, часто завершавшийся острым афоризмом. Современники замечали, что и в жизни Давыдов был необычайно остроумен, словоохотлив, говорлив. Знаменитый исторический романист И. И. Лажечников вспоминал о Давыдове: «Хлестнет иногда в кого арканом своей насмешки, и тот летит кувырком с коня своего»[2].