Карпов Николай
Сияние
Николай Карпов
Сияние
Друг мой! Прости, но я должен написать тебе - больше некому. Жизнь моя изменилась внутренне - я нашел Ее... Heт, ты не подумай - никаких внешних перемен - это преступно, но я озарен... Ho выслушай меня, попробуй. Только что ушла Она. Ушла, по всей вероятности, навсегда. И встречу теперь Ее разве что случайно где-нибудь в шумной компании, в застолье, где и словом перемолвиться не удастся. И, кажется, надо мне горько рыдать или думать о самоубийстве, а я улыбаюсь, И душа моя просветлела, словно я редкий, если не единственный человек, нашедший счастье.
Кто же Она? И откуда у Нее такая власть над моей душой?
О Ней надо рассказывать плавно - Она И сама плавная лебедь белая, Пава или как их там называли в старину - излучающих свет, сияние и тепло? Но послушай меня... Ты знаешь, что такое казенный дом? Представь себе длинный коридор с покоробившимся паркетом и заплесневелым потолком и стенами. Местами осыпается плитами штукатурка. Ходят люди. А я сижу за столом в том месте, где вроде бы не должно ничего свалиться на голову, и... принимаю зачет. Если вдуматься, это жутко - принимать зачет в таких условиях, но я уже привык и сижу покорно, но на душе скверно. Вдобавок с утра ничего не ел, и язык горький от неимоверного числа сигарет, выкуренных за день. Народ потихоньку разошелся - кого отправил доучивать, кому тройку поставил, и вот оказался {один}. Тихо. Только слышно, как жужжит муха, забившаяся между рамами.
И вдруг - всегда это бывает вдруг - идет Она. Нет, идет это не то слово. Это мистика какая-то, но я, как увидел, глаз не мог оторвать - смотрел и смотрел до неприличия... Представь ситуацию: пожилой преподаватель вперился, вонзился взглядом в свою молоденькую студентку... А в душе сразу дикий какой-то вопрос: "Что в Ней такое?". Смотрю - ничего, вроде, нет, и лицо обыкновенное, и одета как всe, а глаз оторвать не могу. Совладел наконец с собой, а Она как назло именно ко мне и шла - зачет сдавать. Какая же это была мука! Села напротив, а я голову свою в тетрадь уткнул и глаз поднять не могу, как мальчишка нашкодивший. И, знаешь, не смог Ее спрашивать - просто взял и поставил зачет, чтобы только ушла поскорее от моего позора...
Только собрался уходить, а она опять ко мне подходит на этот раз с просьбой закрепить за Heй и за Ее подругами кандалакшский ключевой участок на дальней практике... Час от часу не легче! Я, конечно, был в таком состоянии, что, не раздумывая, сделал бы все, что Она попросит, и торопливо взял у Нее список и дрожащей рукой вывел слово Кандалакша. А сам не удержался и посмотрел на Нее... Она поблагодарила и пошла в свою комнату (это ведь было в общежитии), а я, как зверь, напавший на след, смотрел и смотрел Ей вослед. Прежде чем дверь за Ней закрылась, Она оглянулась на меня с порога, задержалась мгновение - поглядела на меня - и со мной все было кончено... Как я доехал домой - не помню. Помню только Ее лицо, Ее руки, весь Ее плавный мягкий облик, и это сияние, исходящее от Нее... Спал я, как водится, плохо. И во сне, и в полусне виделась мне Она, и встал рано совершенно разбитый. Видишь, как все банально?
Потом была практика. Я старался вести себя одинаково со всеми, ничем не выказывать своего особого к Heй отношения, и какое-то время мне это удавалось. Против обыкновения отделился от студентов, хотя обычно живу с ними на практике как старший товарищ, делю стол и кров, минуты отдыха. А тут садился ужинать отдельно - жевал какую-то сухую дрянь и к ним приходил только за кружкой чая или за кипятком, чтобы выпить кофе.
Ho oднажды - и это случилось в любимом мною давно и горячо Кировске, в окружении мрачных и ласковых одновременно Хибин, - Ее бригада пригласила меня поужинать с ними. Они купили какую-то вкусную рыбу, кажется, палтуса, и захотели меня угостить. То ли душа моя размягчилась здесь, в этом дорогом для меня месте, где, можно сказать, прошла вся моя студенческая юность, то ли еще что-то неведомое повлияло на меня, но я согласился. А теперь-то ясно вижу - хотел, хотел, страстно хотел быть ближе к Ней, видеть Ее рядом, брать хлеб из Ее рук, просить Еe налить мне чашку чая. Так все и было в тот вечер, и стал я похож на старую, пуганую сто раз птицу, которая уже устала бояться людей и, махнув на все, презрев все возможные последствия, стала вдруг брать пищу прямо из рук человеческих. Я сидел зa столом, видел перед собой Ee в легком простом платье, а в душе моей раздавался грохот - рушилась плотина, столь тщательно воздвигнутая мной. И время понеслось со скоростью света. Душа моя раскрылась, стала совершенно беззащитной. Я совсем забыл кто я, где и как мне следует себя вести, - Видел только Ее одну во всем пестром, не менее прекрасном окружении, - словом, "затоковал". Помнишь, было у нас такое выражение. Я действительно был, вероятно, со стороны похож на старого глухаря, которому давно пора помереть естественной смертью, а он туда же - выскочил ранним утром на поляну и бормочет, бормочет свою песню среди насмешливой толпы своих сородичей... К чести своей скажу, что хоть на работе это не сказалось. Я словно и тут окрылился и делал вce на взлете. Но причина здесь та же - все, что я говорил, казалось бы, для всех, было обращено к Ней, к Ней, к Ней... "Свет сошелся клином", и меня понесло, понесло, понесло, как малую щепку к водопаду...
А водопад все приближался... Заканчивалась практика, и я гнал от себя мысли об этом - хотелось, чтобы этот сон, это опьянение длилось вечно и вознаградило меня за все, что было прежде дурного в моей жизни, вернее за то, чего в ней не было.
Дома я какое-то время был опустошенным. Ничего не хотелось, мысли текли вяло и безразлично. Я целыми днями лежал на своей рыжей тахте и смотрел через окно в небо. Что ни говори теперь, вижу - в нашем возрасте такое напряжение духа не проходит бесследно. Так продолжалось недели две или три, а потом я написал Ей. И началось, началось все снова - Она мне {отвeтила}. Началась переписка. Она была неосторожна, или Ей было в диковинку такое - вдруг взять и ответить незнакомому, в сущности, человеку. Но в письмах Ее мне начало чудиться движение навстречу, - слабое, еле слышное и еле зримое, но навстречу... И я погиб вторично и теперь уже окончательно - написал и послал Eй стихи, где каждое слово дышало Ею, молило о любви... Так прошел целый год в переписке. Было все: и краткие размолвки, и примирения, но все это приглушенно все-таки и сдержанно. Но свет от Нее шел иногда со вспышками, как слово "дорогой", обращенное ко мне в одной поздравительной открытке. То был взрыв, разбросавший по сторонам мнительность, сомнения, неверие. И я стал ждать, ждать Ее приезда - хотел теперь большего видеть Ее, говорить с Ней наедине, чтобы Она все сказала мне и о себе, и обо мне... Ты - я уже чувствую - усмехаешься: знаем мы эти разговоры по душам, когда за ним стоит одно-единственное желание - затащить предмет, излучающий сияние, в постель... Поверь мне, это гораздо сложнее, не так примитивно, а совсем по-иному. Разве страсть к любимой не затрагивает лучших струн души нашей, не преображает нас?
Я не буду тебе подробно говорить, как я сумел в казенном доме, находясь все время на виду, пригласить Ее к себе, как я осмелился это сделать. Скажу только, что это было мучительно. Но еще мучительнее было потом ожидать Ее. Я назначил Ей двa срока вечером и утром. Сразу после приглашения поехал домой и стал Ее ждать. Вначале меня охватил страх за содеянное. Я сам себе казался чудовищем, не подумавшим о Ней, о том, каково Ей принимать или не принимать это приглашение. Ведь сейчас, увы, почти всегда такое приглашение означает лишь одно, и Она могла оскорбиться. Так прождал я до глубокой ночи. Вечером Она не пришла. Оставалась теперь надежда на утро. Встал я рано, выпил кофе и стал опять ждать. Прошло уже много времени - часа два как Она могла приехать, и мне стало вдруг страшно, что Она не приедет. Душа опустела, стало тихо, пасмурно, безнадежно... Я даже подумал - а может быть, все и к лучшему, но тут раздался звонок. Он был нервным, чувствовалось, что звонит человек, сдерживающий свое волнение. Впрочем, согласитесь, в любом кругу это выглядит предосудительно - женщина идет на уединенное свидание к пожилому женатому мужчине в его пустую квартиру, да еще к своему преподавателю...
Все еще не веря, что это Она, я открыл дверь, впустил Ее в прихожую и тут же запер дверь. Голос мой, вероятно, был ужасен от волнения, руки дрожали. Я повел Ее в свою комнату и тут же, не опасаясь показаться хамом, вышел на кухню покурить. Успокоился, пришел к Ней, и мы сели друг против друга, и я смотрел на Нее и долго не мог вымолвить ни слова... От Нее шло сияние, мягкое {женское} сияние, и мне казалось, что меня обволакивает оно, как облако, и уходит куда-то вся моя нескладная жизнь, моя, ставшая постылой, работа, мои мучения и болезни и остается одна Она, - сидящая передо мной спокойно женщина, способная меня окрылить и утешить одним своим присутствием без слов. И не желание обладать Ею, а благодарность вспыхнула во мне, и я, что-то промямлив, стал читать Ей все, написанное для Нее, о Ней. И Она мне сказала, только не словами, а светом своим, что любит меня. А потом мы целовались нежно и страстно, ничего не видя и не слыша вокруг. Время остановилось...