Телешов Николай Дмитриевич
Крамола
Николай Дмитриевич Телешов
КРАМОЛА
Из цикла "1905 год".
I
С весны 1905 года, неизвестно зачем и откуда, в Москве стал появляться в так называемом "городе" прилично одетый господин лет сорока, с пушистыми бакенбардами и в цилиндре, не очень модном и не новом; так же не очень нов и не очень моден был его костюм, и это придавало ему много солидности; ничто не обнаруживало в нем ни легкомысленного франга, ни прогорелого барина, напротив - виделся в нем простой человек, которому некуда было девать свободного времени; этим и объясняли его склонность поговорить, пошутить и рассказать множество новостей, особенно про войну, про японцев, про наши неудачи, в которых повинна интеллигенция.
Появлялся он то в Охотном ряду, где заглядывал в мясные и зеленные лавки, восхищался певчими птицами, то захаживал проведать купцов на Старую площадь, то в Ряды, то появлялся на торговых подворьях, и везде стали знать его в лицо и разговаривать с ним. Обыкновенно он выбирал такие лавки, где торговцы бывали попроще и посерее, а заходил к ним в такое время, когда они бывали не очень заняты.
В мясной лавке он покупал курицу или говядины, в колониальной папирос, в галантерейной - галстук, а познакомившись, заходил нередко и так: потолковать от нечего делать или "почесать язык", как выражались торговцы.
- Ну-ка, отец-благодетель, - обращался он весело к одному из приказчиков, - заверни-ка мне фунтик колбаски.
- Ну-ка, отец-благодетель, - достань десяточек папирос, - говорил он в другом месте.
Поэтому за ним и укрепилось прозвище "Благодетель", хотя в глаза его все называли просто господином. Кто он такой и как его имя - почему-то никто не спрашивал, интересовались им только мясники, с которыми он имел особенную склонность беседовать. Здоровенные ребята, с мускулистыми руками и толстыми лицами, в грязных, засаленных фартуках, обвешанные кругом бедер широкими длинными ножами, они иногда загадывали друг другу: кто такой Благодетель? Одни говорили, что он непременно дворцовый лакей, потому что у него баки очень вылощены.
- И все знает. Сколько раз про войну предсказывал:
что скажет, то, гляди, и случится назавтра. Ты попробуй распахни ему пальто: у него небось все пузо в золоте!
Другие не соглашались:
- Нет. Лакей не может так разговаривать. Да у них и харчи казенные: на что ему говядина или сырая курица!
- А может, он для любовницы покупает?
- Вот нешто для любовницы... Только он скорее всего по монопольной части - оттого все и знает.
- А зачем у него баки-то такие, если он по питейному делу?
- А чего ж им не быть? Это у менялы баки не вырастут, а акцизному можно и с баками...
К хозяевам Благодетель относился более почтительно, здоровался с ними за руку и вздыхал о плохих барышах, а на плохие барыши купцы всегда любят пожаловаться.
- Ведь этак дела-то в двести лет не поправятся, - сочувственно говорил Благодетель, качая головой и задумываясь. - Кого ни послушаешь, одно и то же: плохо и плохо.
А что за причина? Что за напасть пошла на Россию?
- Насчет делов - это верно что напасть. Наши дела теперь, по-русски сказать...
- Не договаривайте. Знаю, как скажете.
- То-то и оно! Всякий знает, как ежели по-русски про теперешние дела сказать...
Однажды Благодетель явился в мясную лавку поутру, в самый разгар торговли. Все были заняты: рубили, резали, вешали, получали деньги, завертывали, считали; возле прилавков, дожидаясь очереди, стояли кухарки в теплых платках, с сумками и корзинками.
- Я подожду, - сказал Благодетель. - Мне не к спеху.
И сел на табурет возле конторки.
- Дожили до времечка... нечего сказать! - вздохнул он, видимо сердясь на кого-то.
На слова его никто, однако, не обратил внимания. Попрежнему раздавалось на разные голоса: "Людской говядины-то не положили..." - "С вас два рубля тридцать восемь..." - "Баранины восемь фунтов..." - "Сдачи извольте получить..."
Работа кипела: хрустели под топором кости, звенели на мраморной доске деньги, щелкали счеты, - и Благодетеля не замечали. Тогда он встал и громко сказал:
- Слышали новость? Всех крестьян опять скоро крепостными сделают.
Мгновенно все затихло и остановилось, точно в вертевшееся колесо кто-то просунул палку. Все руки опустились, все глаза глядели на Благодетеля, а он, будто не замечая этого, закуривал папироску и молчал.
- То есть... как... крепостными?.. - вымолвил чей-то голос, в котором было и недоверие, и страх, и злоба.
- Как в старину было. Будут опять господа, будут и крепостные. Так решили сделать ученые люди - интеллигенты. У них уж дело налажено.
- Чтоб им издохнуть! - взвизгнула молодая горничная с завитыми волосами и с брошкой. - Чэрти!.. Право, чэрти!
- Сперва они решили спровадить всякое начальство, - продолжал Благодетель, - чтоб без него легче с вами управиться, а потом и всех крестьян расписать себе: кому сколько достанется.
- Мы люди вольные! Пущай сами себя расписывают! - волновались слушатели.
- Теперь да: вольные, пока начальство за вас.
- Да нешто дозволим?! - закричали мужчины.
- Без начальства дозволите.
- Как бы не так!
- А что сделаете-то?
- Да мы их...
- Что?
- В морду!
- Кого в морду-то?
- Всех!
- Тогда будет поздно.
Он поглядел на взволнованные, раздраженные лица и добавил:
- Разве не слышали, что они даже на самого царя хотят наложить свою опеку? Это называют они конституцией!.. Чтобы царь наш только бумаги ихние подписывал, а править всем государством будут они.
Все облегченно вздохнули и стали даже смеяться.
- Эна куда!.. Мы подумали, указ такой вышел. А это...
что! Дураки они, и больше ничего.
- И чэрти! - добавила горничная, капризно встряхивая плечами. - Право, чэрти.
И опять заговорили по-старому: "Котлет отбивных..." - "Кому солонины?.." - "А то ишь выдумали: крепостные!.." - "Шесть по осьмнадцати - в кассу!.."
Однако новость, пущенная Благодетелем, не умерла туг же, в лавке. Вернувшись по домам, прислуги сообщили другим прислугам; те в свою очередь взволновались и за себя и за родных, сидевших где-то по глухим деревням, и невольно начали приглядываться осторожно к хозяевам и к гостям, и иногда им стало казаться, что среди господ происходит что-то новое и секретное, чего не бывало раньше.
- Шушукаются, - передавали горничные кухаркам, а те сообщали в лавках:
- Шушукаться начинают...
Благодетель, когда его спрашивали, не отрицал опасности, однако стал добавлять, что всего этого желают только студенты да ученые.
- А настоящие господа здесь ни при чем: чиновники, дворяне разные, генералы... Эти разве затеют такую гадость! Это все мутят волосатые эти... ученые дураки!
- Взять бы этих волосатых! - горячо воскликнул лавочник, молодой хозяин. - Взять бы их всех за волосы, да в пучки повязать, да в Америку багажом; там все одно купля-продажа негров! А мы бы их по дешевым ценам: пятачок за пучок, а в пучке целый десяток! Гы-гы-гы! - расхохотался он над своим предложением и долго не мог успокоиться, и все мясники его хохотали вместе с ним.
Благодетель серьезно глядел на их веселые жирные лица, на белые здоровые зубы, на крепкие складки щек и, когда ликование затихло, сказал, приложив ко лбу палец:
- А что?.. Ведь об этом стоит подумать: хорошая мысль... надобно подумать. Вы умный человек, господин Красавицын, и настоящий русский, истинно русский человек! Почем знать: может быть, из вас для России судьба готовит нового Минина.
Красавицын даже растерялся от такой неожиданной похвалы. Он стоял молча, с опущенными глазами, сохраняя на своем молодом румяном лице гордую и счастливую улыбку.
- А я вот не знаю, как сделаю, - раздался новый голос. - Но только ничему этому не бывать.
Это сказал, волнуясь и бледнея, юноша лет восемнадцати. Он выговорил это не громко, но твердо.
- Я сам крестьянин. И отец мой и дедушка - крестьяне. И тому, что вы сказали о крепостных, - не бывать!
Благодетель приподнял над головой цилиндр и согнул шею.
- Радуюсь, молодой человек. От души радуюсь, - сказал он, вглядываясь в возбужденное лицо юноши, в сдвинутые брови и раздувавшиеся ноздри. - С такими молодцами всякие страхи исчезают, как дым. Подумайте: вот уже двое в одну минуту. Да этак вся Москва за нами пойдет! Вся Россия!
Он надел цилиндр и протянул руку:
- Рад познакомиться. Вы чем же занимаетесь, молодой человек?
- С дедушкой иконами торгую; вот здесь, у подворья, лавка Синицына. А с Денисом Петровичем, - указал он на Красавицына, - мы в дальнем родстве.
- Побываю у вас, побываю, - отвечал Благодетель. - Я уж бывал кое у кого из ваших соседей. Дедушка-то ваш не очень занят? Не обидится?
- Нет. Дедушка любит поговорить.
- Вот и прекрасно. Кстати, мне нужно крестик золоченый купить. Так я побываю. Очень приятно.
Он весело пожал руки обоим молодым людям, поклонился приказчикам и ушел, тихонько напевая, точно мурлыкая: