Людмила Милевская - Жених со знаком качества, или Летняя форма надежды. Страница 3

– Куда?

– К матери. Она меня ждет давно.

– Очень хорошо, – почему-то обрадовалась Светлана. – Значит надо сказать прямо сейчас, пока тебе тяжело. Потом будет еще хуже.

Я испугался. Что за странные речи? Что она там придумала? И как всегда невовремя. Не хватало мне дополнительных проблем. Ох уж эти женщины!

– Хорошо, Света, раз собралась, то говори, не тяни резину. У меня уже сердце не на месте. Кстати, сегодня мы не сможем с тобой увидеться, – пользуясь моментом, на всякий случай решил предупредить я.

– Да-да, конечно, – согласилась она и замолчала.

Мне стало стыдно, по обычаю начал подлизываться:

– Светик, не обижайся. Если бы я приехал вовремя и в Париже все прошло бы удачно… Ты уже знаешь о моем провале?

– Увы, да, мне Заславский сказал.

– Как видишь, я не на коне, хвастать нечем. Будь я героем, то конечно же сразу бросился бы к тебе, но сейчас, когда… С таким настроением… Разрушилось дело моей жизни… Я растерян… Но подарки тебе привез. Если хочешь, можешь забрать, пока я буду у матери. Только прошу, меня не дожидайся. Я устал, скверно настроен, зол, грязный к тому же. Кстати, в доме нет воды. Под окном разрыли траншею…

Вдруг я с удивлением заметил, что уже довольно долго говорю и никто меня не перебивает. Случай невиданный. Не могла же она так сильно обидеться. Или связь прервалась? О, как я был прав насчет нашей связи.

– Алло, Света, ты где?

– Я здесь, Роберт.

– А почему молчишь?

– Слушаю.

– Нет, ты сегодня удивительная. Она слушает. Слушает и ничего не хочет сказать. Что ты обо всем этом думаешь?

– О чем?

– О том, что я только что тебе говорил!

– Ты прав…

Я похолодел:

– Прав?

– Ну да.

– Прав да и только? И никаких комментарием не появилось у тебя?

– А какие здесь могут быть комментарии? Ты подавлен, устал, хочешь побыть один. Это нормально.

– Конечно, но ненормально это слышать от тебя. Ты не заболела?

В трубке раздались всхлипывания.

– Света! Ты плачешь?

– Нет, – сказала она и разразилась рыданиями.

Я занервничал: мать меня убьет. Ну почему так всегда: как только дам ей слово, на пути его исполнения сразу вырастают непреодолимые препятствия? Я буду последней скотиной, если не увижусь теперь со Светланой. Я представил ее, убитую горем, маленькую, беззащитную, с детски оттопыренной губой. Она всегда ее оттопыривает, когда плачет. Вдруг вспомнил, что благодаря мне она плачет часто…

Какая же я скотина!

Хм, скотина? Пожалуй, да, но не надо ей знать об этом. Женщин это портит. О чем об этом?

О том, что я скотина, и о моем прозрении. Да, надо прятать чувство вины. Посыпать голову пеплом, это не в моих интересах.

– Ну хорошо, – вздохнул я, – терпеть не могу женских слез, поэтому перестань плакать. А еще лучше, приезжай ко мне, я тебя успокою.

То, что услышал в ответ, казалось невероятным. Клянусь, не поверил своим ушам.

– Роберт, я не приеду, – пропищала Светлана и снова горько-горько заплакала.

– Да почему ты плачешь, черт побери! – завопил я, приходя в ярость.

– Мне тебя жалко.

– Ах вот ты о чем, – смягчился я и принялся ее успокаивать. – Не горюй, ерунда. Этот юнец случайно нащупал то, над чем я бился всю жизнь. Я считал себя выше Эйнштейна, и бог меня наказал. А юнцу повезло. В науке иногда так бывает, но я не сдамся. Теперь жалею, что не остался до конца конференции и не прослушал все доклады. Но ничего, дождусь публикаций и тогда станет ясно…

– Роберт, родной, мы больше не увидимся.

– Да-да, конечно, дорогая, как хочешь, всем станет ясно, что рано меня списывать. То, что там изображал этот выскочка, этот сопляк, лишь начало проблемы, вершина айсберга. Я уверен, он сам не подозревает о чем идет речь…

– Роберт, ты не понял, я от тебя ухожу. Ты меня слышишь?

Я слышал только себя, я был в запале, что происходило всегда, когда речь заходила о моей работе.

– Да понял я, все понял, ты куда-то уходишь, но Света, это еще не все. Я уязвлен, но не думай, что сломлен. Я не бездарь и докажу это. Все брошу, отправлюсь в деревню и вот тогда, в тиши-уединении закончу свой труд. Вот тогда и посмотрим. Кстати, ты поедешь со мной в деревню?

Она вновь зарыдала:

– Роберт, прости меня, прости…

«Не поедет,» – с облегчением констатировал я и решил ее успокоить:

– Ну-у, не стоит так убиваться. Если ты не можешь, я отправлюсь один, а ты будешь меня навещать, привозить мне новости и продукты.

Она вдруг разозлилась:

– Роберт! Что ты за мужчина? От тебя даже уйти по-человечески не возможно! Битый час тебе твержу, что у меня другой, а ты даже слушать не хочешь. Так увлечен собой!

– Что-оо?!! Другой? Кто другой?

Светлана почему-то расхохоталась. Нервно и зло.

– У меня другой мужчина, болван. И пошел ты к черту со своими продуктами. Пускай их возит другая дура! Если такую найдешь!

И она бросила трубку. И, конечно же, телефон зазвонил опять.

– Бегу, мама, бегу! – в ужасе закричал я, но это была не мама.

– Роб, это снова я, – грустно поведал Заславский. – Может все же встретимся? Тебе Светлана звонила?

– Да, – на автопилоте, не осознавая происходящего, ответил я. – Виктор, она только что звонила.

– И что говорила?

– Что у нее другой мужчина. Болван.

– Кто? – удивился Виктор.

– У нее болван, – свирепея, пояснил я. – Разве Светка может найти другого?

Заславский смущенно усмехнулся:

– Ну-у, болван, все же, наверное, ты. Во всяком случае она-то уж точно тебя ввиду имела, но ты, Роб, не переживай. Я в курсе. Мне кажется, там все несерьезно. Нет, она-то как раз думает, что все очень серьезно, мы с ней разговаривали, она на подъеме, но мой опыт… Короче, Светлана скоро к тебе вернется, я уверен.

– Что-ооо?! – взревел я так, что сам не узнал своего голоса. – Вернется? Да на кой ляд она мне нужна такая?

Заславский, похоже, не слушал меня.

– Вернется-вернется, – продолжал заверять он. – Вероятность: сто процентов. Роб, не возражай, ты оторвался от жизни с этой наукой, но я знаю женщин. Светка любит тебя, только тебя…

– Но я ее не люблю! – завопил я.

– Это ты так думаешь, – просветил меня Заславский. – А на самом деле все по-другому. На самом деле ты к ней привык. Привычка страшная сила. Да это и хорошо. Сам понимаешь, в твоем возрасте…

– Мы ровесники, – напомнил я.

– В общем да, но я – дело другое, – не согласился Заславский. – В сексе главное – не потерять форму, а для этого надо чаще тренироваться. Все как в спорте.

– Иди ты к черту! – взорвался я и, чтобы поставить точку, признался: – Я люблю свою жену. Понимаешь, до сих пор люблю.

– Похвально, но жены-то как раз и нет под рукой, уже лет двадцать, поэтому придется ограничиться Светланой. Ты мужчина, тебе нужен регулярный секс, даже в твоем возрасте…

– Мы ровесники.

– Ничего, Роб, я не обижаюсь, сейчас главное, не наделать глупостей. Ты остынь и подумай, она классная баба, лично мне нравится ее фигура. А грудь. Ты хоть заметил какая у нее грудь?

«Он что, издевается? – удивился я. – Сватает мне Светлану, которая только что сбежала!»

Захотелось съездить по его гладкой холеной физиономии. Но физиономия была далеко, и я с жаром начал его убеждать как давно мечтал о разрыве, и как мне в тягость эта Светлана, и как я хочу жениться, хочу ребенка: мальчика или девочку – все равно… Но чем больше я его убеждал, тем меньше он в это верил. Я и сам уже не верил, но не отступал. Так продолжалось до тех пор, пока не зазвонил мой мобильный, который совсем нечасто звонит.

– Роби, ты сошел с ума! – разъяренно констатировала мать.

– Еду, мама, уже еду.

– Если ты в довершение забудешь подарки, – прошипела она, – то сам черт тебе не позавидует!

Что можно противопоставить такой угрозе? Счастлив тот, кого не знает моя мама.

Прихватив подарки, я помчался с одной только мыслью: в деревню! В деревню! Сегодня же закажу билеты!

Глава 2

Мать, как обычно, была страшно занята. Чем? Известно чем: в ее доме с утра до вечера толкутся косметички, педикюрши, массажистки… и конечно же подруги.

Разговоры только о теле. Все о теле. Как его лечить, разминать, умащать, ублажать, одевать…

Не хочу показаться жестоким, но когда человек живет ради своего тела – это странно. И уж совсем удивительно, если речь идет о теле несвежем, даже пожилом.

Единственное, что можно сделать для такого тела: как можно реже на него смотреть. Лучше совсем не обращать внимания. Шестьдесят пять лет – именно столько моей матери – как раз тот возраст, когда пора бы уже вспомнить и о душе, о которой все предыдущие годы как-то не думалось. Согласен, если женщина молода, красива и зовуща, то ей не до души: занимают другие проблемы. Но не для того ли Господь старит наши тела, чтобы мы могли вспомнить о душах?

Только не надо делать вывод, что все то время, пока я сидел на кухне в ожидании матушки, меня занимали именно эти мысли. Нет, я горевал не о теле и не о душе, а о Светлане. Мне вдруг открылось, что Заславский прав: я люблю, люблю Светлану, уже давно люблю. Во всяком случае представить, что ее тело и особенно груди (Заславский и здесь прав) ласкает другой болван, а не я…