Ознакомительный фрагмент
– Выпить можно все, что течет, – сунул приятелю емкость, – ну, давай, начинай.
Первый осторожно глотнул и прислушался, как жидкость сползает по пищеводу.
– Ну, – поторопил другой, – рассказывай, как?
– Ничего, – пробормотал, переводя дух, мужик, – склизко очень.
По-моему, лучше о «Бенедиктине» и не сказать.
Дворник элегически глянул на меня.
– Надо чего? Ложки в мусоропровод побросала? Хотя вроде не из наших!
– Нет, поговорить хочу.
– И о чем балакать станем? – оживился Юрка.
– Нину из восемьдесят третьей заешь?
– А как же! Самостоятельная девица, красивая и при деньгах.
– Что за женщину подвозил ей?
Дворник задумчиво почесал нос грязным ногтем и шмурыгнул.
– Жизнь дорогая пошла, страсть! А зарплата – слезы, только на хлеб.
Я достала кошелек и многозначительно повертела его в руках. Юра оживился.
– Могу такого про Нинку рассказать! Столько такого!
– Ну да? – изобразила я удивление. – Небось врешь?
– Кто, я? – пришел в негодование дворник. – Да я про всех все знаю – мне мусор рассказывает.
– Участковый? – не поняла я.
– Да нет, мусор из квартиры, – пояснил дворник. – Вот гляди, – и он ткнул пальцем в сторону ароматной кучи. – Три коробки из-под «Зефира в шоколаде», значит, Соловьевой из восемьдесят первой пенсию заплатили; пакеты из гипермаркета «Рамстор» семьдесят девятая выбросила, гостей ждут; пять бутылок явно Сережка кинул, родители уехали, вот он и гуляет. Анелия Поликарпова из семьдесят восьмой замуж недавно выходила. Платье белое, фата… Бабки на скамейках чуть от умиления не скончались – ну и невеста, сплошная невинность, не то что теперешние – не пьет, не курит и жениху до росписи не давала, все под ручку ходили. Старушки причмокивают, а я правду знаю. Будущему мужу точно не отдавалась, только кто, скажите, в мусорник прикольные презервативы бросал, ну те, в виде зайчиков и собачек? В стояке, где квартира Поликарповой, кроме нее, одни божьи одуванчики – кому восемьдесят, кому семьдесят пять… Навряд ли они такими мульками пользуются.
– А Нина?
– Небось задохнулась тут? – неожиданно проявил чуткость дворник. – Пошли к верблюду, там и побалакаем.
Мы пересекли небольшую площадь и подошли к ресторанчику с надписью «Camel». Внутри приятно пахло мясом и кофе. Юра устроился за столиком и крикнул:
– Люська, неси курицу-гриль.
Очевидно, его тут хорошо знали, потому что высунувшаяся женщина строго спросила:
– Деньги есть?
– Дама заплатит, – пояснил Юрка.
Я кивнула головой и полезла за кошельком. Люська замахала руками:
– Что вы, порядочного клиента сразу видно, а у Юрки проверить сперва надо. Сколько раз жрал, а потом убегал. Пользуется, что мы с его женой подруги. Только денег ему не давайте: запойный он.
– Иди себе на кухню, – обозлился Юра и повернулся ко мне, – платишь за обед и гони двести рублей.
– А есть за что?
– Есть!
Получив бумажки и курицу, Юрка в мгновение ока сожрал бройлера, удовлетворенно рыгнул и сообщил:
– Слушай, Нинка – наркоделец.
– Отчего пришел к такому выводу, опять объедки подсказали?
– Нет, – совершенно серьезно заявил мужик. – Ну подумай сама. Частенько к ней люди приходят. Шмыгнут как тени, и нет их. Одеты все в черное, чтоб внимание не привлекать. Туда-сюда шныряют, инвалиды придурочные.
– Почему инвалиды?
– А черт их знает, может, под трамвай попали, кто без руки, кто без ноги. А тут, гляжу, баба эта в заграницу летит…
– Какая? – перестала я что-либо понимать. – Объясняй по-человечески.
Юрка вздохнул. Излагать мысли ясно тоже надо уметь, с непривычки не сразу получится. Кое-как дворник попытался изобразить связный рассказ.
Он целый день торчит во дворе. Во-первых, живет здесь в крохотной квартирке, которую случайно отхватили в элитном доме еще его родители, а во-вторых, постоянно поджидает левого заработка. В квартирах остались сплошь старухи – писательские вдовы. Юрку они помнят с детства и доверяют, пускают к себе, когда нужно прокладку в кране сменить или лампочку поменять. За что-то более серьезное дворник не берется. Еще он поднимает наверх всяческие тяжести вроде сумок с продуктами и узлов из прачечной. К тому же у Юрки есть машина – вполне приличные «Жигули», и престарелые дамы просят довезти их иногда до аптеки или до рынка.
– Не боятся с тобой садиться, пьешь ведь? – спросила я.
– Думаешь, алкоголик? – окрысился мужик. – У меня цикла.
– Что?
– Цикла, три недели работаю, одну пью, а чтоб каждый день, такого не бывает.
Я вздохнула, значит, не алкоголик, а пьяница, употребляющий водку циклами.
Короче говоря, в одну трезвую «циклу» к нему подошла Нинка и попросила привезти из больницы женщину. Дескать, родственница, а у самой Нины машина сломалась. Юра обрадовался и доставил молодую девушку. Выглядела пассажирка ужасно – серо-белая, с отечным лицом. Правая ступня отсутствовала, брючина была просто заколота булавками, левая нога загипсована до бедра. Самостоятельно инвалидка идти не могла, и дворнику пришлось на руках тащить ее в квартиру.
Примерно дня через два Амалия Карловна из сто семьдесят пятой отрядила Юрку сгонять в Шереметьево. Ее дочка, постоянно живущая в Англии, передала матери с оказией посылочку. Дворник быстро добрался до нужного места, забрал сверток и уже хотел двигать назад, как заметил возле столиков, где заполняли декларации, Нинку. Девушка быстро оформляла бумагу. Рядом в инвалидной коляске сидела безногая. Она смотрелась чуть лучше – на щеках появился румянец, губы накрашены.
Не зная почему, Юрка спрятался за киоск с газетами и принялся следить за странной парочкой. Тут объявили посадку на Париж, и Нинка ходко повезла коляску к таможенному контролю. Дворник последовал за ними.
У стойки поджидали еще две убогие. Одна без руки, другая со всеми частями тела, зато практически лысая, будто новорожденный поросенок. Розоватую кожу головы покрывал редкий пух. Нинка подвезла коляску и вручила какому-то видному мужику бумаги. О чем они говорили, Юрка не понял, так как не знал иностранных языков, запомнил только одно слово – «бен», «бен», «бен», которое без конца повторяла Нина. Наконец таможенник дал добро, и странная компания отправилась на посадку.
– Ну, точно наркодельцы, – подвел итог Юра.
Я с недоумением поглядела на мужика.
– При чем здесь наркотики?
– Кино «Брильянтовая рука» глядела? Помнишь, как Никулин в гипсе золото вез? А эти, падлой буду, героин таскают, небось деньжищи лопатой гребут, – мечтательно протянул дворник.
Его взор затуманился. Очевидно, ему мерещились чемоданы, набитые долларами. Я молчала, стараясь понять, что к чему.
– Ну, давай, покеда, – неожиданно прервал беседу дворник, – недосуг тут трепаться, работа ждет.
И он пошел к выходу, удовлетворенно рыгая. Я машинально глядела ему вслед. Господи, во что я влезла на этот раз?
Глава восемнадцатая
Домашние не проследили за температурой в отопительной системе, и в столовой стояла просто африканская жара. К ужину Катерина соорудила в числе прочих блюд нежно любимое мной молочное желе. Аркашка в детстве называл его «дрожалкой» и отказывался даже прикасаться к белому холмику. Впрочем, сегодня он тоже резко отодвинул тарелку с колыхающейся массой и пробормотал:
– Как можно есть эту дрянь!
– Очень вкусно, Кешик, – завопила всеядная Маня, – ты только попробуй кусочек.
– Ни за что, – категорично ответил брат.
– Давай тогда я доем, – предложила Манюня, плотоядно оглядывая его порцию.
– Не дам, – помотал головой Кешка.
– Почему?
– У тебя объем талии скоро сравняется с ростом, – пояснил добрый брат, – матери придется дочурку на тележке катать, сама ходить не сможешь, ноги подломятся под тяжестью тела.
Маруська вспыхнула и завопила:
– Сам глиста обморочная, укропина зеленая, как с тобой Зайка живет? Знаю, знаю, почему она между кроватями поставила тумбочку, чтобы о твои кости не колоться.
Ольга впрямь недавно поменяла огромное супружеское ложе на две автономные лежанки.
– Каждый раз просыпается в семь и перелезает через меня, чтобы встать, – жаловалась она, – пусть теперь отдельно спит…
У них с Аркадием давний спор. Зайка – сова, Кеша – жаворонок, и на этой почве частенько возникают трения. Ольга хочет по утрам подольше поспать, а муженек не понимает, как можно залеживаться до одиннадцати. Зато вечером, лишь только заиграют позывные программы «Время», Аркашка начинает судорожно зевать. Мы с Зайкой свежие, как розы, готовы сидеть до полуночи.
– Еще мала рассуждать, кто и как спит, – прошипел Аркадий. Если Маня что и не переносит, так это намеков на свой юный возраст. Девочка надулась и, не долго думая, швырнула в братца куском желе. Скользкий тяжелый комок не долетел до цели и шлепнулся в тарелку к молчащему Мише. Совершенно не удивившись, математик принялся ковырять ложкой «угощение».