Глэдис Митчелл
Тайна Камня друидов
Gladys Mitchell
SPEEDY DEATH
THE MYSTERY OF A BUTCHER SHOP
Перевод с английского А.Ю. Кабалкина
Серийное оформление В.Е. Половцева
Компьютерный дизайн Я.Е. Половцевой
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Gregory & Company Authors’ Agents и Andrew Nurnberg.
© The Executor of the Estate Gladys Mitchell, 1929
Тайна Камня друидов
Глава I
Безрассудство пассажира, отплывающего в Америку
Был понедельник. О таком дне мало что можно сказать.
Чарльз Джеймс Синклер Редси, откликавшийся, как Моррисон у Милна, просто на Джима, сидел на подлокотнике одного из прочных красивых кресел, обтянутых кожей, в библиотеке поместья Мэнор-Хаус, расположенного в Уэндлз-Парва, и задумчиво поддевал мыском ботинка край коврика из овчины.
Адвокат Теодор Грейлинг ехал в удушливо жарком купе для курящих не лучшей английской железнодорожной компании и раздраженно размышлял о том, зачем его клиенту Руперту Сетлею понадобилось заманивать его в такое удаленное место, как Уэндлз-Парва, вместо того чтобы пригласить в свой лондонский кабинет.
Миссис Брайс Харрингей, мать семейства, возлежала на диване и то лениво прикладывалась к пузырьку с нюхательными солями, то капризно молила богов о прохладном ветерке и требовала у гувернантки еще одеколону.
Энергия сохранилась лишь у самых молодых, только самые старые сохранили довольство жизнью. Самые молодые, представленные Фелисити Брум, незамужней особой двадцати лет, сероглазой яркогубой брюнеткой, и Обри Харрингеем, разменявшим пятнадцать лет и девять месяцев и по этой причине не успевшим сочетаться браком, – сероглазым, смуглым, худым и гибким, – играли в теннис на лужайке главного дома. Старшее поколение воплощала одна миссис Беатрис Лестрендж Брэдли, дважды вдова – черноглазая, с клещевидными руками, в возрасте, представлявшем интерес разве что для ее жадной и хваткой родни. С улыбкой ископаемой песчаной ящерицы она нежилась на солнышке в очаровательном старинном саду дома Стоун-Хаус, тоже в Уэндлз-Парва.
Поезд остановился в Кулминстере, и Теодор Грейлинг вышел на перрон с мыслью, что у станции его должен поджидать шикарный лимузин, а дальше, под деревьями поместья или в самом доме, – чай. Возможно, его даже пригласят остаться на ужин. Он уже обедал в доме Руперта Сетлея, всякий раз отменно; вино там бывало выше всяких похвал, сигары тоже.
Но рядом со станцией было пусто, не считая кеба самого малообещающего, неказистого вида. Теодор Грейлинг поцокал языком и с неумолимой суровостью покачал головой, встретившись взглядом с кучером. Щурясь на ярком солнце, он ждал, нетерпеливо постукивая стеком по мыску ботинка.
– Про вас, похоже, забыли, – сочувственно произнес кебмен, сбил кнутом муху со спины лошади и добродушно сплюнул.
Теодор Грейлинг поставил на землю свой аккуратный чемоданчик и прикурил сигарету – легкомысленное добавление к его достойному виду. Посмотрев на кебмена, он во исполнение правил человечности протянул ему золотой портсигар. Тот закурил. Две-три минуты мужчины курили молча.
– Могли бы посидеть внутри, пока ждете, – последовало радушное предложение. – В ногах правды нет.
Теодор Грейлинг пожал плечами.
– Скорее всего за мной никто не приедет, – сказал он. – Мне в Мэнор-Хаус, это в Уэндлз-Парва. Знаете, где это? Хорошо, везите.
И кебмен повез.
Молодой человек, встретивший адвоката в роскошном холле, при упоминании Руперта Сетлея смутился.
– Пройдемте в библиотеку, – предложил он. – Это не так-то просто объяснить. То есть это вообще необъяснимо… – Он помолчал, словно размышляя, правильные ли слова употребляет. – Объяснить чрезвычайно трудно. Дело в том, что он отправился в Америку.
Теодор Грейлинг в удивлении проследовал за молодым человеком в библиотеку.
– Я – Редси, – начал молодой человек – крупный, взъерошенный, приятный, хотя в данный момент присущее ему откровенное выражение лица было искажено напряжением и тревогой, а нервная манера разговора совсем не шла. Наклонившись, он распрямил уголок коврика, который до того неустанно пинал, и предложил адвокату кресло.
– Итак, ваш кузен отбыл в Америку? – проговорил Теодор Грейлинг, сведя вместе кончики пальцев и благодушно их разглядывая. – Когда?
– Сегодня. – Наконец-то молодой человек смог сказать что-то уверенно. – Ранним утром.
– Сегодня? Каким судном?
– Судно? – Джим Редси неубедительно хохотнул. – Не знаю. «Кунард-Лайн», наверное, да, именно эта пароходная компания, но название парохода… – Он свел брови на переносице. – Знал ведь, но напрочь забыл!
– В Америку… – задумчиво промолвил Теодор Грейлинг. – Странно. Очень странно! Не объясните мне, зачем тогда он вызвал меня сюда сегодня для обсуждения и внесения изменений в свое завещательное распоряжение относительно собственности?
– Что?! – вздрогнул Редси. – Вы хотите сказать, что он пригласил вас сегодня сюда? Ну и ну! – Он присвистнул. – Видимо, ум зашел за разум! Послушайте, сейчас мы будем пить чай с моей тетушкой. Лучше обсудим все вместе.
Адвокат приподнял брови, потом кивнул и стал разглядывать корешки книг на застекленных полках. Редси, облегченно переведя дух, опустился на подлокотник прочного кожаного кресла и взял со столика спортивный журнал.
На лужайке перед библиотекой двое молодых людей, пятнадцатилетний паренек и двадцатилетняя девушка, продолжали играть в теннис. В высокие, от пола, открытые окна влетали их звонкие голоса и звуки ударов ракетками по новому мячику. Окна, часть теннисной сетки, угол зеленой лужайки и порой сами фигуры игроков в белом отражались в стеклянных дверцах книжного шкафа, будто привлекшего внимание Теодора Грейлинга. В действительности же адвоката не занимали сейчас ни книги на полках, ни отражения в стекле. Слишком уж озадачило его известие, сообщенное молодым человеком, восседавшим на толстом подлокотнике кресла. Минут пять пошевелив мозгами и ни до чего не додумавшись, он отвернулся от книжного шкафа так внезапно, что испуганный молодой человек уронил на пол свой иллюстрированный спортивный еженедельник и спросил с непривычной для него резкостью:
– Вам известно, что ваш кузен пригласил сюда на несколько недель викария для инвентаризации всего этого, – он обвел рукой великолепную библиотеку, – и для рекомендаций по гербарию альпийской флоры?
Джим Редси разинул от изумления рот, попытался ответить, но не нашел слов. Он побледнел, стал заикаться и для выигрыша времени нагнулся за упавшим журналом. Положив его с излишней тщательностью строго посередине столика, облизнул губы, вытер вспотевшие ладони о свои брюки-гольф и предпринял еще одну попытку объясниться:
– Нет, я не знал об их приезде, то есть о его… Как вам известно, то есть неизвестно… я пробуду здесь только до тех пор, пока меня не вызовут на работу. Мне обещали место в Мексике. Неизвестно, что это за работа, наверное, что-то связанное с лошадьми и с кучей подчиненных… Мне не терпится туда попасть. Я оставил свои вещи в Лондоне, а тут коротаю время, пока не получу вызов. Конечно, Сетлей молодец, что поселил меня здесь, хотя мы с ним были почти незнакомы. Наши с ним матушки не очень ладили. Они были близнецами, и моя мать всегда считала, что тетя Поппи, его мать, сыграла с ней нехорошую шутку, родившись часа на два раньше ее. По праву первородства тетушка получила после смерти их папаши почти все – дом и другую собственность, а моей матери досталась мелочь, какая-то нищенская тысяча фунтов. Конечно, тысяча фунтов – неплохие денежки, но мою мать тоже можно понять. В конце концов, когда чего-то ожидаешь, а получаешь совсем не то, сильно огорчаешься. У нее всегда было ощущение, что с ней обошлись несправедливо. Полагаю, вам известно, что третейский судья отклонил иск. Мать не уставала судиться и не прощала тете Поппи решения суда. Дурацкое имя – тетя Поппи! Оно меня всегда удивляло. Звучит как сценический псевдоним в варьете! Не очень-то пристойное имечко, вы меня понимаете? Правда, мою тетю Поппи нельзя было назвать непристойной, – с сожалением заключил он.
– В самом деле, – рассеянно пробормотал адвокат. – Знаете, внезапное отплытие вашего кузена в Америку привело меня в полную растерянность, – продолжил он, торопясь вернуться к главной теме. – Без предупреждения, заметьте! Это совершенно не похоже на Руперта Сетлея! Я знаком с ним уже много лет и не могу поверить, чтобы он взял и отправился в Америку вот так, без предупреждения.
Джим Редси мысленно был с ним заодно. Он представил Руперта Сетлея – малопримечательного смешливого толстяка, всякий раз слишком хорошо одетого, переевшего, самодовольного. Руперт Сетлей был презренным щеголем, тщательно обдумывавшим каждое свое словечко, не говоря о каждом поступке. Трудно поверить, что такой человек рванул в Америку вот так, вдруг. Сказать «трудно» – ничего не сказать, поправил себя Джим Редси, стремившийся к беспристрастности. Невозможно! В Руперте Сетлее было пять футов семь с четвертью дюймов, считая носки – неподходящий рост для подобных порывистых поступков.