Андрей Лях - Синельников на том свете. Страница 5

Застрелите, если я помню, что за Нинка, но чем кончаются споры в этих краях, мне уже было доподлинно известно, и я смирно кивал:

—  Премного благодарен, а если что было не так, извините великодушно.

Он только строил рожи и качал головой:

— Да, брат, я смотрю, ты здорово переменился — ишь как заговорил!

Здесь тоже есть ворота — узорные, литые, очень красивые; мы их проскочили, и дальше я понесся над адскими просторами, как кузнец Вакула в Петербург. Рас­смотреть успел немного — все громадные, еле глаз хватает, площади со статуями, вдалеке — мрачноватые дворцы с колоннами, людей не видно, но и заборов, кстати, ни одного. Влетели мы в какое-то мраморное жерло и припустили по широченным тоннелям, все глубже, глубже и вот, наконец, очутились в зале, размеров тоже цик­лопических и тоже с колоннами. Тут на возвышении стоял черный готический трон, и чуть подальше — длинный стол, на котором была расстелена вроде бы карта, и над ней склонились несколько человек в длинных, до пола, парчовых одеяниях. Лиц не разобрать, но и так видно, что авторитеты.

Черт, который меня притащил, заорал во всю глотку:

— Глядите, кто у меня тут есть!

От компании у стола отделился один и подошел к нам. Я только взглянул, сразу понял, кто это — тут подсказки не нужно, не ошибетесь — сам Вельзевул, Владыка Ада. Был он роста высокого, на плечах — этот складчатый плащ, прихваченный пряжкой с тусклым камнем и, как где-то сказано, «ликом темен и прекрасен». Вер­но. Смугл до чрезвычайности, а лицо узкое и длинное, будто нож.

Руки у меня свесились, как у старого орангутанга, и весь я окостенел от страха. Ес­ли в раю порядки такие строгие, то что же здесь? Без разговоров на сковородку? Еще почему-то я ожидал, что, посмотрев па меня, он непременно рассмеется сатанинским смехом, потому что вид у меня после всех приключений был, мягко выражаясь, при­чудливый.

Однако ничего этого не произошло. Вельзевул довольно долго разглядывал ме­ня, потом сказал:

— Да, его хорошо отделали. — Затем чуть отвернулся в сторону и приказал: — Дайте парню стул, он сейчас упадет. И налейте чего-нибудь, он чуть живой.

Тотчас же меня посадили на табуретку и сунули в руки стакан — по-моему, с коньяком. Я настолько оторопел, что сел и выпил. Прожгло, я вам доложу, наск­возь — но дышать стало легче. Вельзевул надвинулся на меня, как черная скала.

— Ну, Володя, что же ты из рая ушел?

— Выгнали. Я одному их хитровану по морде засветил.

— И ты не попросился обратно? Не валялся в ногах у Михаила?

Я помотал головой, как усталая лошадь.

— Не могу я там. Воля ваша, делайте, что хотите.

Вельзевул посмотрел на меня еще некоторое время и негромко скомандовал:

— Герду ко мне сюда.

В ту же секунду перед нами явилась девица сногсшибательного обличья. Здоро­ва, ноги от шеи — натуральный циркуль, вся в черных кожах, как американский бай­кер, сплошь бахрома, бляхи, цепи, типы и еще не знаю что, каблуки такие, что даже со стороны смотреть страшно, на голове — взрыв сверхновой, а размалевана!.. Вок­руг глаз — синие треугольники с зеленой каймой, в ноздрях пламя — слов нет, и при атом жует, кикимора, жвачку. Но Вельзевул и бровью не повел.

— Что па семнадцатом? Течет?

— Течет, — с приятной хрипотцой отозвалась девица.

— А Моуди?

— Моуди? — она пожала плечами. — Моуди — отрезанный ломоть.

Вельзевул вдруг впал в необычайное раздражение.

— Гнать его в три шеи! — взревел он. — Все, лопнуло мое терпение, оно у меня не ангельское! И пусть эга скотина па глаза мне не показывается!

Вельзевул повернулся ко мне.

— Вот, человек к нам пришел... Володя, пойдешь ко мне в сантехники?

Я встал, и табурет за моей спиной с грохотом опрокинулся.

—  Ва... Ваше величество, я без документов...

Тут-то, наконец, он и проделал то, чего я так долго ждал, — расхохотался громо­вым сатанинским смехом. Такие вышли раскаты, что мое почтение, следом, естест­венно, засмеялся тот черт, на котором я, можно сказать, приехал, за ним — Герда и все остальные, и я сам не удержался и улыбнулся.

Вельзевул даже слезинку с глаза смахнул:

— Ну, Володя, насмешил... На кой хрен здесь документа, тебя последний черт у салотопки в лицо знает... Короче, так: есть у нас тут семнадцатый участок — закол­дованный, что ли, кто там разберет — надо его привести в порядок. Ты когда-то в своем деле понимал. Справишься — сделаешь карьеру. Так что постарайся. Это Гер­да — генеральный инспектор Котлонадзора. Она тебе все покажет, объяснит... Да, Герда, жилье ему какое-нибудь определи... Давайте, молодежь, я на вас надеюсь.

Вельзевул вернулся к столу и карте, а Герда, окинув меня меланхолическим, как показалось, взглядом — пойми-ка чего за этой боевой раскраской — не пе­реставая жевать, пробурчала: «Пошли, чего там...»; мы куда-то провалились, и опять понеслись по тоннелям и коридорам неведомо куда. Держала меня эта расписная ведьма так неудачно, что кроме ее окованного серебром сапога я тол­ком ничего и не видел.

Но вот прилетели. Здоровенная бойлерная, все как положено — котлы, трубы, приборы. Зеленобровая Герда молчала, но по-прежнему смотрела на меня скепти­чески. Я поскреб в затылке и вздохнул.

Герда, давай сразу выясним отношения. Самый Главный там сказал про карь­еру, так вот ты знай — мне карьеры не нужно. Как все есть, так все пускай и остает­ся. И вообще, я в Москве один из самых тихих, понято?

Герда уставилась куда-то вбок.

— Ты, значит, из Москвы.

— Ну да. А ты что, москвичей недолюбливаешь?

Она снова призадумалась и неожиданно изрекла:

— Ты ничего, симпатичный.

На это я уже не знал, что ответить, и потребовал у нее схему. Схема нашлась, но составлял ее, судя по всему, еще Юлий Цезарь на свином пергаменте, и потом римс­кие легионы десять тысяч лет ходили но ней в римских сандалиях — пятно на пят­не и дьгра па дыре. Понять ничего нельзя, пришлось разбираться гак.

Разобрались.

Черт-те что, — подвел я итог. — Значит, так. Эту магистраль мы перекрываем и срезаем. Сварка у вас тут есть?

У нас все есть, — с мрачной гордостью отозвалась Герда.

— Чудесно. Муфты эти на пеньке выбрасываем и везде ставим шарово-конусные соединения. И задвижки шаровые — можно сделать?

— Можно.

— Какие?

— Любые.

Постой, постой. И инструмент тоже любой?

Герда только хмыкнула. Я даже замер, ослепленный открывшимися перспективами.

— Тогда так... Задвижки «Бугатти», полнопроходные, со встроенными фильтра­ми. Перфоратор «ДеВалт», «болгарку» «крессовскую», трехпозиционную, плюс полный набор «Хилти» Манометры — «Толедо». Этот стояк заменяем на медный, с компрессионным переходником, а вот отсюда врезаем резервную магистраль. Дав­ление дадим сначала в основную, затем в резервную и здесь вот стравим. Все дела.

— И ты все это можешь сделать? — недоверчиво спросила Герда.

— С инструментом и поддержкой — вполне.

— Если ты самый тихий, — полюбопытствовала она, — какие же в Москве бойкие?

Итак, мы с Гердой и полдюжиной подсобных чертей принялись гнуть и варить тру­бы, нарезать резьбу и долбить стены. Дела пошли нормально, к вечеру второго дня да­ли давление, опрессовали, и семнадцатый участок утратил весь свой гнилой и подте­кающий романтизм. Прилетел даже Вельзевул, похлопал меня по плечу и сказал:

— Ну что же, Володя, замечательно, по такому случаю ты повышен сразу на два звания и получаешь чин инспектора. Герда, продолжайте, продолжайте в том же духе, сколько нам мучаться с этой рухлядью, переходите на двадцать шестой, и вперед...

И умчался. Герда, черта и я отметили это дело с достойным перебором, и даль­ше мое загробное существование потекло стандартным порядком. Кашель понем­ногу отпускал, поселили меня во вполне приличной хибаре, Герда притащила це­лую кипу каталогов с мебелью и одеждой и сонно предложила выбрать что угод­но, поскольку всего навалом, а публике глубоко плевать, как я выгляжу. Мы кру­шили кирпич, тянули магистрали, наворачивали вентиля, ломали головы над ста­рой схемой и рисовали новую, а в остальное время бродили по здешним этажам, подкрепляли силы спиртным и ужасно резались в покер со всеми чертями и таки­ми же, как мы, наемниками.

Герда вела себя все загадочней и загадочней. Как-то с пьяных глаз я выразил со­жаление, что не могу увидеть ее лица и волос и натуральном виде, после чего зако­номерно ожидал получить по морде разводным ключом. Но вместо этого моя на­чальная долговязина вдруг отмылась и явилась в довольно милых косичках на школьный манер. Открылось, что это весьма юное создание, вовсе не лишенное привлекательности. Я зааплодировал и заявил, что в таком формате руководство мне правится намного больше. Герда странно покивала и, по своему обыкновению, склонив голову на плечо, уставилась куда-то в угол слева от себя. В результате этих преобразований она вдруг начала ревностно следить за гем, чтобы я много не пил.