Яна Дубинянская
НАСЛЕДНИК
СборникНаследник
Старик полулежал, привалившись к таксофонной будке, и небо раскалывалось в его глазах.
Сначала по голубому побежали трещины, как по надбитой яичной скорлупе, затем они набрали формы, наполнились чем-то бледно-желтым, цвета перекаленного песка, эта субстанция перелилась через края и потекла вниз вязкими тяжелыми каплями. Все расползалось, рушилось, и уже навсегда.
А он мог только бессильно смотреть на это. Понимая, что некому теперь удержать, скрепить, склеить осколки, вернуть как было. И люди проходили мимо, не глядя вверх.
Когда Таня перебежала к нему через площадь, старик был уже мертв.
* * *– Вижу, вы не верите. Я и сам не хотел верить, да и не поверил бы, если б это обнаружил, скажем, приятель близкого друга моего дяди, а не я сам. Но, увы, эта организация, не будем поминать ее имя всуе, выдает архивы только по личному запросу на руки конкретному гражданину. Иначе я с удовольствием отправил бы в их мрачные подвалы приятеля близкого друга дяди…
Собеседник криво ухмыляется, показывая, что улавливает тонкий юмор. Благосклонно кивает, дозволяя продолжение.
– Хотя вряд ли сей гипотетический субъект заметил бы то, что обнаружил я. Для этого нужно отдать много лет любимому делу… вот вы коллекционируете что-нибудь? Картины или, может быть книги?
– Бабки, – решает тоже пошутить собеседник. – И баб.
Приходится дождаться, пока он кончит ржать и снова будет способен слушать более-менее внимательно.
– Понимаете, эти боны еще до пожара в семьдесят четвертом оценивались на рынке в несколько десятков тысяч каждая. Я имею в виду, вы понимаете, никак не отечественные денежные знаки. Только представьте: власть, продержавшаяся в столице меньше четырех суток, успела отпечатать свою валюту, причем на приличном художественном уровне – это же беспрецедентный в истории…
История собеседника явно не интересует. Подробности следует опустить, а жаль.
– И вот я узнаю, что у гражданина Кацнельсона М.Я. при обыске в тридцать седьмом была обнаружена целая пачка!.. Я узнал их по краткому казенному описанию, это же дело моей жизни, понимаете? А эти… люди при исполнении, они их даже не изъяли, просто отметили в протоколе. Вот тогда я начал плотные изыскания. Подкатился к тете Циле… Вы не оцените моих усилий, вы же не знаете тетю Цилю. И в конце концов получил возможность глянуть одним глазком в бумаги Менделя Яковлевича. Мировой был дед: прошел лагеря, штрафбат, живым вернулся с войны…
Семейная хроника собеседника не интересует тоже. А его время дорого стоит, и он уже поглядывает на часы.
– И представьте себе: Мендель Яковлевич оставил завещание.
Правильное слово срабатывает. На свои массивные золотые часы с четырьмя циферблатами и странноватой надписью «Rollexx» собеседник больше не смотрит.
– Оказывается, у него сохранились эти банкноты, уж не знаю, каким образом, даже тетя Циля не знает. В середине восьмидесятых он положил их в банк…
Собеседник хихикает.
– Нет-нет, не в наш, а в швейцарский, ездил туда на конференцию и ухитрился вывезти, не декларируя, понятно, их ценность… В депозитный сейф, или как оно там у них называется. То есть, под них еще идут какие-то проценты. А в пачке пятьдесят банкнот. В прессовом состоянии! Вы представляете себе?!
Теперь на милом интеллигентном лице собеседника имеется явный интерес, в глазах мучительным подсчетом прыгают перечеркнутые вертикально латинские буквы S, точь-в-точь как в новом американском мультфильме. Можно делать эффектный ход:
– И тогда я написал Диме. Вы же знаете Диму?
Значки доллара в глазах собеседника сменяются вопросительными знаками.
– Диму Протопопова.
Собеседник кивает. Диму Протопопова знают все.
Правда, не всем известны о нем столь интимные вещи:
– Внук. Единственный внук Кацнельсона, завещание составлено на его имя. И, представляете, он мне ответил.
Пауза уместна, хоть и до последнего оставались сомнения. Наконец-то собеседник подает голос. Бросает скупую реплику сурового и немногословного человека дела:
– Что?
– Дима написал мне довольно длинное письмо. По электронной почте, у меня она есть, я вам говорил? Там было обо всем: о бонистике, о дедушке Менделе, о судьбах родины. Но, увы, он не ответил на мой единственный вопрос…
Теперь пауза носит чисто театральный, необязательный характер, но уже можно ее себе позволить:
– Получил – или не получил?
* * *У Димы Протопопова в его двадцать четыре было больше врагов и завистников, чем у нормальных людей набирается к концу жизни знакомых вообще. С другой стороны, не со всеми своими завистниками и врагами он был знаком лично – это его знали все. Недруги называли Диму хамом, скопидомом, выскочкой и жидовской мордой – и были правы по всем пунктам. Этимологию Диминой фамилии они выводили не из священства, а из анатомии, смешно заменяя одну из многочисленных «п»; впрочем, намекали, что фамилия у него ненастоящая. Хотя на самом деле все было сложнее.
Дима был худ и нескладен, в быту заносчив и хмур, неприлично много матерился и никогда не давал в долг, хотя зарабатывал тоже, по слухам, неприлично много. Так что друзей у него практически не было.
Любили Диму только девушки и телекамера. И если относительно девушек враги завистливо кивали на размеры Диминого носа, то с камерой дело обстояло и вовсе непонятно.
Когда Дима Протопопов халтурки ради снялся в рекламе «ООО-Инвеста», телезрители не только незарастающей тропой понесли туда свои денежки, подгоняемые инфляцией – но и, по многочисленным признаниям, даже остросоциальную программу «Объективная правда» включали ради этого ролика в рекламной паузе. На «Объективной правде» Протопопов трудился выпускающим редактором, о чем знали только самые преданные его враги и поклонницы, досматривавшие до титров. В кадре же Дима солировал на другой телепрограмме – в игре «Города». «Города» показывали по пятницам сразу после программы «Время» – и в это время по всем городам и весям страны падала преступность и возрастала рождаемость, не говоря уже о познаниях в географии.
Игру в города, вернее, играть в них по телевизору Дима Протопопов придумал сам. Но если бы эта мысль пришла в голову кому-то другому, вряд ли что-нибудь получилось бы. Без Диминого телеобаяния (совершенно незаметного в жизни, во всяком случае мужчинам) экзотическая затея с телевизионной игрой, понятно, не имела бы никаких шансов.
В рекламе, все увереннее затоплявшей эфир, Дима мелькал время от времени и дальше, даже после того, как «ООО-Инвест» рухнул с большим шумом в прессе вместе со всеми деньгами вкладчиков. Кроме того, его фамилию можно было встретить в новом молодежном еженедельнике «Заря мажора» (где именно Протопопов провел сенсационное журналистское расследование дела «ООО-Инвеста»), а также в популярных газетах «Потустороннее в жизни» и «Невероятное о сексе». Последнее издание его недруги читали с особенным вниманием, гадая, какие из описанных эпизодов и практик имели место в Диминой жизни, а где он беззастенчиво врет.
Протопопов носился с идеей открыть собственное средство массовой информации (колеблясь между телеканалом и глянцевым журналом по западному образцу), но денег ему все равно никто не давал. В личной беседе с потенциальными инвесторами Дима производил впечатление мрачного зарвавшегося юнца, по-ихнему фраера – каковым, по сути, и являлся.
Так или иначе, работал Дима много, за что был достоин как минимум уважения – но никто его особенно не уважал, причина указана выше. Куда он девал деньги, оставалось непонятным: девушки любили Диму так, за красивые глаза (глаза были и вправду большие, темно-бархатные и очень красивые, но на работе, не считая эфиров, Протопопов носил близорукие очки). Об уровне его доходов завистники и враги могли только догадываться, чем и занимались с переменным успехом.
А у Тани с Димой был роман. Давно, когда она только приехала в столицу и ничего не понимала в жизни.
* * *– Я тебе не позволю!
– Ты мне что? – осведомилась Таня.
Ее жених осознал свою ошибку и попытался задним числом сменить стилистику:
– Танечка… не надо, я тебя прошу.
Но было поздно. Жених ей в этот раз попался столичный, с отдельной квартирой и недавно подаренным родителями пейджером, и поэтому ему многое воспрещалось, гораздо строже, чем предыдущему, из студенческой общаги. Чтобы не слишком наглел.
– Ты же не знаешь этих людей, – умоляюще сказал жених. – Мало ли чего они еще захотят.
– Не беспокойся, – снизошла Таня. – У меня своя голова на плечах. И нет возможности работать по блату у знакомых. Если б собирались кинуть, не заплатили бы аванс.
– Мало ли откуда у них деньги…
В общем, жених зарвался. И остался один в своей квартире с пейджером и без малейшей уверенности, увидит ли он Таню когда-нибудь еще.