Бондарь Дмитрий
Стычки локального значения
Глава 1
Некоторые после этого любят выкурить сигарету. Бывают и такие, которым становится совершенно необходимо выговориться. Иногда попадаются особенно отчаянные, начинающие с ходу планировать будущую семейную жизнь. Со всеми ними я прощаюсь. После сигареты, разговора или просмотра буклетов образовательных учреждений, «в которых будут учиться наши детки». Прощаюсь навсегда, без сожалений, покаяний и долгих рефлексий. И слушаю увертюру «Риенци» Вагнера — очень нравится и поднимает настроение. Любовь, политика, интриги — во времена противостояния Кола ди Риенцо и римских феодалов все это было наивным, чистым и прозрачным. Ну, мне так казалось.
Тем вечером я простился с Мириам — невысокой кареглазой брюнеткой с вьющимися волосами, которая успела и покурить и поговорить. А может быть, ее звали Лейла? Или Мадлен? Какая разница! Она ушла так же, как уходили многие до нее — с улыбкой и ожиданием продолжения романа. А его — романа — не было, и у того, чего не было не может случиться никаких продолжений. Обманул ли я ее? Нет. Она сама себе придумала действительность, в которой прожила целый день и немножко ночи. Своей вины в том, что их действительность — надуманная чепуха, я не усматривал.
Проводив взглядом мигнувшую огнями машину, что должна была довезти мою знакомую незнакомку (так и не вспомнил ее имени!), я отошел от распахнутого настежь окна, плеснул в стакан немного бурбона, бросил туда же пару кубиков льда и распечатал новую пластинку с «Риенци». Каждый раз, когда происходит такое романтичное прощание в тихой лондонской (или парижской, гамбургской, токийской — перечислять можно едва ли не бесконечно) ночи, я слушаю новую пластинку с одной и той же увертюрой к опере — такая дурацкая причуда. Мне кажется, что пробегая по дорожке, игла непременно оцарапает поверхность и, если слушать ее во второй раз — звук станет другим. Неправильным. А зачем слушать неправильный звук?
Размышляя о правильном и неправильном, я подошел к проигрывателю, включил питание, положил на опорный блин пластинку, поднял головку звукоснимателя и… очень неожиданно услышал совершенно неправильный звук. Даже вздрогнул. Вроде еле слышного хлопка с присвистом. Так в этом доме ничто звучать не могло. Да и не должно так звучать ничто в это время. Поставь я пластинку три минуты назад, этот «неправильный» хлопок наверняка затерялся бы в мощном потоке звука из флейт и гобоев. Наверное, я бы его все-таки услышал, но значения ему наверняка не придал, посчитав дефектом пластинки.
Теперь, заинтересовавшись необычностью, я решил проверить, что за ерунда творится в моем доме в третьем часу утра и едва я вышел из спальни, как звук повторился. Дважды. Где-то на первом этаже. И короткий металлический лязг.
Если бы я был любителем боевиков, или — хуже того, сам бы был боевиком какой-нибудь ИРА — опознать выстрел из пистолета с глушителем не составило бы больших трудностей. Однако в кино я не ходил, и по телевизору смотрел только новости. А там никто глушителями не пользовался. Даже если стреляли. И сам боевиком я не был.
Поэтому, когда увидел тени крадущихся людей на лестнице — между первым и вторым этажами моего трехэтажного домика, потерял пяток секунд, соображая, кто бы это мог быть. Едва не выронил конверт от пластинки, который все еще держал в руках.
Макс, Грегор и Саймон точно не стали бы красться. Прислуга разошлась по домам. Осталась только миссис Гарфилд, но по стене полз точно не ее силуэт. Я отступил в темноту кабинета, рядом со спальней, где все еще горел ночник и крутился диск проигрывателя. Прикрыл дверь и отметил, что не зря Гарфилд гоняла Николаса — петли оказались совершенно бесшумны.
Телефон, разумеется, не работал. Годился к использованию только как пресс-папье. Уже потом, положив трубку, я вдруг на секунду испугался, что раздайся в тишине гудки — их могли услышать.
Пришлых, судя по теням, было двое, может быть, трое, если кто-то остался на стреме. Грабители, воры, вымогатели, бандиты? Куда тогда смотрит моя охрана? Мысли путались и понимание не приходило. Не покушение же, в самом деле? Шли они очень осторожно, словно несли сырые куриные яйца на макушке.
Из кабинета по неудобной и узкой лестнице — Макс настоял, чтобы она появилась — я спустился, почти скатился, на кухню.
Тихо. По потолку и столам ползало световое пятно от проезжавшей мимо машины. Тускло блестели развешанные кастрюли и половники со сковородками, никаких странностей.
Почувствовав себя в относительной безопасности, я на пару секунд задумался: из дома выходить нельзя — есть вероятность нарваться на их подельника, в доме оставаться нельзя — рано или поздно они меня найдут и в этом лабиринте. Значит, следовало узнать, что там произошло с моей охраной, чтобы понять, что вообще происходит?
Сбросив тапки — чтоб не шоркнуть случайно по полу, я сунул их зачем-то под мышку и, согнувшись, чтобы быть незаметным, прокрался по темным, не очень хорошо знакомым коридорам (дом был куплен недавно у вдовы какого-то адмирала) в комнату охраны.
Еще на подходах завоняло какой-то знакомой гарью. Не проводка и не бумага. Я замер на мгновение, прижавшись к стенке, вспоминая ощущения при прежнем знакомстве с этим запахом. И почти сразу вспомнил тир, куда привел меня однажды Саймон, показать тренировку своих людей. Кислятина сгоревшего пороха — вот что за гарь щекотала мне ноздри!
Дверь поста была распахнута, что выглядело необычно. Еще необычнее было отсутствие освещения на посту. Я осторожно заглянул внутрь.
И здесь, несмотря на то, что свет был выключен, стало понятно, что Макс и Грег точно не могли быть теми, на лестнице, потому что развалились в своих креслах, и «рассматривали» аккуратные дырки в молочно-белых лбах друг друга. За Грегором на стене темнела огромная блестящая клякса с какими-то белесыми сгустками. Странно, что я не услышал удара его мозгов и костей черепа о стену.
Не было не только света — мониторы внешних камер тоже погасли, похоже, пришельцы обесточили охранный периметр. После того, как расправились с Максом и Грегом. Аварийный генератор не заработал, и вывод напрашивался единственно верный — кто-то не дал ему включиться. Значит, где-то там, на улице, точно был третий, который не желал светиться в камерах.
Я высунулся из охранки и огляделся. Вроде бы никого не заметил. Перебрался к окну: во дворе никого не видно, но это ровным счетом ничего не значит. Если к двум прибавить два всегда выйдет четыре, а не пять или шестнадцать. Факты говорили, что кто-то есть на улице, и, значит, он там есть. Те двое бродят по комнатам верхних этажей, благо комнат там двенадцать, да еще ванные, кладовки, подсобки. Жалко миссис Гарфилд, ведь если наткнутся на нее, а при последовательном тщательном осмотре непременно наткнутся, ей в живых не остаться.
В столе у охраны должен был лежать запасной мобильный телефон. Мой-то остался в спальне, а там сейчас эти… гости. И еще где-то здесь должно быть оружие. Меня устроит любое — больше для уверенности, чем для действия. Ultima ratio regum, как говорит один мой знакомый кардинал. Дальний потомок того кардинала, что сказал эти слова впервые.
И еще нужно было обязательно отыскать фонарик, потому что чуть позже он мне может сильно пригодиться.
Телефон нашелся в приставной тумбочке. Все верно, Саймон мне как-то показывал, куда положил это аварийное средство связи. Если парни соблюдали инструкцию, а у Луиджи не особенно забалуешь, то батарея у телефона должна быть свежая: она ставилась новая в начале дежурства. Макс со своей сменой заступил на вахту часов пять назад.
Оружие! С ним оказалось гораздо хуже: на трупах не нашлось, значит, осталось в сейфе. Код я не знаю. Вернее, он занесен в записную книжку того телефона, что остался наверху. Под именем «Мр. Арм» восьмизначный номер, вспомнить который я бы не смог и под угрозой немедленного Страшного Суда.
— Ладно, оружие дуракам ни к чему, — ободряюще прошептал я сам себе. — Еще подстрелю себя случайно, потом рассказывай всему миру, что метил в налетчиков.
И как-то отстраненно отметил, что чувство уверенности почему-то отступает, появляется неприятная мелкая дрожь в руках и ногах, и выступает испарина на спине, висках и ладонях. Неприятное чувство навалилось — словно стоишь голый в военкомате перед симпатичной докторшей. Понимаешь, что встреть она тебя через пять минут на улице — ни за что не вспомнит, но все равно стремаешься возможного узнавания и осмеяния. Заикаешься и потеешь.
Ладно, сантименты в сторону, не помогают они.
Фонарик нашелся в следующем ящике. Включать его я пока не стал — незачем выдавать свое местоположение. Благо, луна, выпрыгнувшая из облаков, здорово подсветила окружающую обстановку.
Теперь, отягощенный увесистым кирпичом Nokia, я должен был пробраться в подвал: он не так глубок, чтобы заглушить сотовую станцию, но в то же время достаточно крепок, закрывается изнутри и мои посетители не услышат мерзкого пиликанья набираемых девяток.