Влад Савин
Поворот оверштаг
От Советского Информбюро, 17 сентября 1942 года.
В течение ночи на 17 сентября наши войска вели бои с противником на северо-западной окраине Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах существенных изменений не произошло.
На северо-западной окраине Сталинграда автоматчики противника при поддержке танков атаковали позиции, которые обороняет Н-ская стрелковая часть. Наши бойцы отбили атаку гитлеровцев. Огнем из противотанковых ружей, гранатами и бутылками с зажигательной смесью они подбили и сожгли 6 немецких танков. Отряд автоматчиков противника был окружен и уничтожен. На другом участке в результате упорных боев, неоднократно переходивших в рукопашные схватки, уничтожено до 400 немецких солдат и офицеров.
Капитан 1-го ранга Лазарев Михаил Петрович.
Подводная лодка «Воронеж».
У нас на Северном флоте говорят, что все души умерших подводников попадают в Северодвинск.
Во времена великого и могучего, позднего СССР прийти сюда означало, упрощенно говоря, корабль отправить в завод, самим отдыхать. Город все же культурный, не какая-нибудь точка Диксон-66 (рядом с которым сам Диксон кажется средоточием цивилизации), да и Архангельск всего в сорока километрах. И снабжение тут было лучше, чем в среднем по Союзу, а денежное довольствие у офицеров-подводников было очень даже неплохим. Ну а знаменитые «Белые ночи», куда прийти в одиночку, а уйти без дамы для флотского офицера было невозможно по определению, были земным воплощением райских кущ и эдемских садов. При капитализме и демократии Северодвинск сильно сдал, но все равно оставался лучшим из мест, куда по службе могло занести служивого с Северного флота. А вот теперь…
Это надо ж было так попасть — вышли в автономку на полгода в теплое и мирное Средиземное море. Мирное такое, как Испания в тридцать шестом. Что через пять лет началось, помните? Теперь вот амеры там кому-то демократию втюхивают, не жалея бомб. Ливия, Сирия. Кто следующий, и что дальше будет? Вот только не узнаем мы никогда, чем все закончилось в той временной реальности, начала XXI века, потому что каким-то непонятным для нас образом провалились на семьдесят лет назад. Такой вот «бермудский треугольник» вышел (кстати, а вдруг те, в нем пропавшие, тоже перемещались во времени?). Или наши умники на адронном коллапсдере доигрались и какие-то контакты в мироздании перемкнули. В общем, как это вышло, пес его разберет!
И если я когда-нибудь напишу мемуары обо всем случившемся, на них тут же будет поставлен гриф «ОГВ» («Особой Государственной Важности»), высший уровень секретности, допуск к которому в сталинском СССР дает сам нарком. Если не усатый вождь самолично. Хотя книга вышла бы смесь фантастики с боевиком. Первое очевидно, ну а второе — с учетом того, что мы устроили фашистскому флоту. А вы думаете, мы демократы-«общечеловеки» какие, чтобы остаться в стороне? Когда наших бьют?
Мы попали сюда в страшное для этой истории время. 3 июля 1942 года — день падения Севастополя. А немцы рвались к Сталинграду. Мы пришли на Север, когда наши союзники после гибели ими же преданного конвоя PQ-17 хотели прекратить поставки по самому короткому и выгодному для СССР пути, боясь «угрозы немецкого флота» во главе с «Тирпицем», а фашистский линкор «Шеер» пытался пиратствовать в нашем Карском море. И мы вломились во все это, как слон в посудную лавку — атомный подводный крейсер проекта 949А с полным боекомплектом против кораблей минувшей войны. Это страшно: нас не видят, а мы слышим всех издалека, без промаха стреляем с запредельных дистанций и уходим на огромной скорости, скрываясь на немыслимой для этого времени глубине. Где «Адмирал Шеер», в нашей истории погибший под американскими бомбами в мае сорок пятого в Киле, сдался в плен, стоит сейчас в архангельском порту в ожидании ремонта. Где его родной братец, «систершип» «Лютцов», потоплен возле Нарвика вместе с крейсером «Кельн» и тремя эсминцами. Где, наконец, сам великий и ужасный «Тирпиц», пугало Арктики, которого боялся весь британский флот, ржавеет сейчас где-то на дне Норвежского моря вместе с крейсером «Хиппер» и еще четырьмя эсминцами. А уж что мы устроили фрицевским субмаринам, это сплошной «бермудский треугольник» в наших водах. Не умеют еще в этом времени лодки стрелять по лодкам торпедами под водой — а мы можем! И обстановка сейчас на северном морском театре — боже, спаси кригсмарине, потому что никто больше помочь не в силах![1]
А теперь мы возвращаемся домой. Хотя дома тут у нас пока нет. Глаз привычно высматривает знакомые ориентиры — и не находит: устье Северной Двины, очертания берегов те же, а вот все постройки, сооружения отсутствуют: картина до нашего рождения, и всех в экипаже, и самого «Воронежа», построенного здесь, на «Севмаше», но в восемьдесят девятом. А сейчас сорок второй, 16 сентября. Бои в Сталинграде, под Синявином, под Ржевом. И ничего пока еще не ясно.
Мы были уже здесь, в этом времени, — когда привели сдавшийся «Шеер». И почти сразу же вышли охотиться на «Тирпиц». И тогда было легче, потому что все было определено, мы были этому обучены, к этому готовы. Военный моряк должен свыкнуться с мыслью, что если надо, ему придется тонуть, гореть, взрываться или просто исчезнуть в море без следа — срок автономности вышел, на связь не выходит, позывные без ответа. Да и враг здесь был все же не тот, на которого нас натаскивали. Но вот что ждет нас на берегу?
Нас сопровождают две «мошки», катера МО-4, — указывают путь. На мостике рядом со мной, кроме вахтенных, Сан Саныч, Григорьич и Большаков. И еще наш «стажер» Федор Видяев, которому не удастся в этом времени стать легендой и героем, поскольку секретоносителя такого уровня к участию в боевых действиях не допустят, но похоже, что суждено ему тут стать первым командиром атомарины из построенных здесь, лет через десять, так что шанс войти в историю и назвать своим именем поселок и базу СФ у него есть.
Вот он, завод, будущий «Севмаш». При котором город и возник всего шесть лет назад, в тридцать шестом. Хотя прежде тут монастырь был, Николо-Корельский. Сейчас и следа от него не осталось, но будем считать, что место святое. Улицы Советская, Индустриальная, Республиканская, Пионерская, конечно же, Ленина (куда без нее?) и обязательные в этих местах Северная и Полярная. Не поселок — город, есть уже и многоэтажные каменные дома, и школы, и политехнический техникум, и даже театр на улице Советской. А вот «Белых ночей» пока еще нет.
Кстати, здесь и дальше в своем рассказе буду называть этот город, как привык, — Северодвинск. Хотя сейчас он Молотовск. Но вот, кроме привычки, искренне не понимаю, какое отношение имеет нарком иностранных дел Молотов, тот, который подписал «пакт Молотова — Риббентропа», к военно-морскому флоту?
Идем малым ходом, в буксирах не нуждаюсь. Глубины, согласно лоции, для нашей осадки безопасны. Хотя швартовать, по сути, линкор, двадцать тысяч тонн водоизмещения, почти сто тысяч «лошадей» в машинах, это задача совсем не простая. Так в первый раз, что ли?
Ну вот, место для нас предназначено. У стенки завода, но не там, где в прошлый раз. Дальше «Щука» пришвартована, кажется, это Щ-422. А на берегу уже отсюда вижу встречающую комиссию. Узнаю «жандарма» Кириллова, Зозулю. А впереди — главный самый. Кто? Оптика под рукой, гляну. Человек в пенсне. Господи, спаси и помилуй! Сам Лаврентий Палыч Берия, собственной персоной!
Утешает лишь то, что страшилки про кровавого палача, маньяка и садиста рассказывают исключительно личности уровня Новодворской. Никто не отрицает, что, при всех своих качествах, Лаврентий Палыч был «исключительно эффективным менеджером», раз в военное время тянул на себе несколько министерских постов (это не говоря про наш «Манхэттен», что само по себе труд титанический). А любой настоящий командир или даже хороший руководитель на гражданке знает, что на одном зверстве и крике далеко не уедешь. Главное тут правильно обстановку оценивать и решения принимать, ну а жесткость — не более чем инструмент, чтобы твои приказы исполнялись быстро и точно. Гробить свой же человеческий ресурс ради собственного удовольствия — это в высшей мере неэффективно, даже в ГУЛАГе такого не встречалось, как «жандарм» наш, читая Солженицына, указал. Ну и наконец, Кириллова я, тесно общаясь во время того похода за «Шеером», зауважал. А общеизвестно, что дурак и сволочь подчиненных умнее себя не потерпит, так что личность нашего «жандарма» о его начальнике тоже многое говорит. Так, с пунктом первым определились. По крайней мере, считаем товарища Берию таким, пока нет доказательств обратного.
— Ох, е…! — Это Саныч, тоже разглядел. — Что делать будем, командир?
— Начальство встречать, — отвечаю. — Есть другие предложения?