Борис Зеленский
Дар речи
Летнее стойбище камарисков находилось за Дикой Степью, в долине между отрогами зубчатых скал, и мало кому было известно, как до него добираться. После сезона Льющейся с Небес Воды выдалась наконец солнечная погода. Ничто, казалось, не предвещало странных событий, вошедших впоследствии в рукописную книгу Памяти. Эта книга велась на протяжении семи столетий, с той поры, когда великая дева Чегана принесла племени письменность и язык. До этого люди изъяснялись сугубо жестами и односложными междометиями, пригодными разве лишь для совместной охоты на смутангов да для сбора съедобных кореньев. Более сложные отношения между соплеменниками, как то: пространное объяснение в чувствах другому полу, выборы вождя в конце сезона Осенних Туманов, ритуальное общение с душами ушедших предков и особенно сказительное искусство Старейшин — стали возможны только благодаря дару Чеганы, дару понимания между людьми…
В то памятное утро любители погреться выставили на солнышко впалые животы. Малыши возились в лазурной тине, тщательно пытаясь вытащить на берег ленивого ручного солима. Шум потревожил старейшину Эстрониха, и он, приподнявшись с подстилки из сушеных листьев дерева сиглу, погрозил мелюзге крючковатым пальцем. На душе одного из патриархов племени было спокойно: смутанги жирели на близлежащих пастбищах, рыба месяц назад благополучно прошла на икрометание, ветви деревьев сиглу сгибались под тяжестью орехов. Можно было быть уверенным, что на зиму загашники камарисков будут полным-полны.
Ниже по ручью женщины племени устроили постирушку, попутно перемывая кости вождю Моготоваку, разрешившему на днях мужчинам сварить напиток по имени “огненное пойло”. Сам же Моготовак, представительный мужчина в расцвете лет, у себя в хижине предавался азартной игре по имени “три лопатки”. Его партнер, жрец Дагопель, никак не мог ухватить за хвост ускользающую птицу удачи, метал проклятия, естественно про себя, и пытался передернуть кость. Но сделать это под недремлющим оком Моготовака не удавалось: вождь в ранней юности работал на строительстве Космопорта и весьма поднаторел в подобного рода игрищах. И когда отполированная лопатка смутанга в третий раз подряд легла тыльной стороной на груду меновых единиц, известных в племени под названием “сердиток”, ибо на них был вычеканен профиль очень грозного на вид Большого Человека, игра была сделана. Дагопель проигрался в пух и прах.
— Что, — ехидно спросил Моготовак, — не помогли тебе Духи? Может быть, прогневил их чем?
Пока Дагопель отыскивал достойный ответ, в хижину всунулась белобрысая головенка одного из многочисленных внуков жреца.
— Деда, — почтительно произнес внук, — сторожевые воины просили передать — по западной тропе идет Большой Человек!
— Один? — усомнился жрец.
— Про других ничего не говорили, — подтвердил внук.
— Оповести Старейшин! Пусть до моего прихода ничего не предпринимают! — приказал вождь мальцу, легонько щелкнув его по лбу.
Головенка исчезла. Новость была достойна внимания и главы, и души племени.
Трассы Больших Людей пролегали далеко, и большинство камарисков никогда с ними не встречались. Для многих название “Большой Человек” значило не больше, чем мифический семиглавый солим. И если Моготовак пусть давно, но все же работал среди них, то жрецу и вспомнить было нечего. За пределы стойбища ему выходить не полагалось — известное дело, души предков по обыкновению вьются вблизи родного очага. Но, понимая значение исторического момента, Дагопель не мешал воспоминаниям вождя. Он молчал за компанию.
Наконец Моготовак принял решение: он встретит Большого Человека как подобает вождю. Дагопель бочком выскользнул из хижины. Втайне жрец надеялся, что вождь, занятый большой политикой, забудет свой последний удачный бросок.
Тем временем камариски сбежались на площадь: старики и дети, воины и женщины. Отдельной живописной группой расположились Старейшины. Моготовак твердой поступью прошел вперед. Старейшины почтительно расступились: тот, кто знает Больших Людей, должен быть впереди племени.
По тропе, словно не замечая любопытных взглядов, не спеша двигался Большой Человек. Иногда он замедлял шаг, вынимал из заплечного мешка какую-то блестящую штуковину и, приставив к глазам, деловито жужжал ею по сторонам.
— Ловит мгновения, — прошептал Моготовак, и впечатления юности нахлынули, взбудоражив душу.
Аналогичную картину он однажды наблюдал в Космопорту. Этим занимался Большой Человек по имени Репортер. В этом занятии, как помнил вождь, не было ничего опасного. Напротив. Забавно себя узнавать на движущихся картинках. Твое тело здесь, ты его ощущаешь, и в то же время ты там, на белой гладкой шкуре по имени “экран” живешь отдельной жизнью…
Несколько шагов — и Большой Человек предстал перед племенем во всей красе. Даже рослый Моготовак не доставал ему до плеча, про остальных и говорить нечего. Одно слово — Большой Человек! Лицо его казалось вырубленным из железной коры дерева сиглу, плечи не согнулись бы и под тяжестью матерого смутанга, а ноги… Такими ногами от Космопорта до стойбища можно прошагать за месяц, вместо положенных трех! Пришелец не торопясь вынул из мешка что-то круглое, больше всего напоминающее чучело птицы-шар, и надел себе на голову.
— Здравствуйте, люди! — сказал он на языке племени, да так громко, что многие присели от страха. — Я — Гримобучча, Любитель слов!
Толпа замерла. Моготовак, преисполненный чувства ответственности за судьбы камарисков, шагнул навстречу. Даже он, не раз встречавшийся с Большими Людьми, был поражен ростом и силой голоса Гримобуччи. Правда, может быть, он просто забыл времена своей молодости…
— Здравствуй, Большой Человек по имени Гримобучча! Я приветствую твое появление! Я — вождь по имени Моготовак! Мое племя тоже приветствует твое появление! Зачем ты пришел?
— Я пришел к камарискам, как друг, — ответил Большой Человек, и племя успокоилось: слово Большого Человека — большое слово.
Пришелец приблизился к вождю вплотную. Одна его ладонь сжала ладонь Моготовака, а другая осторожно легла ему на плечо. Сохраняя чувство собственного достоинства, предводитель камарисков в свою очередь осторожно потряс руку Гримобуччи. Племя восторженно вскричало. Мир и взаимопонимание между высокими договаривающимися сторонами были установлены.
Затем каждый камариск был представлен Большому Человеку. Очередной соплеменник подходил к пришельцу, протягивая руку и глядя снизу вверх в широко расставленные глаза гостя, произносил свое летнее имя. Гримобучча одарил подарками всех: женщинам достались зеркальца и бусы, детям — леденцы и плитки глазурированной жвачки, воинам — перочинные ножи. Моготоваку же персонально — иллюстрированное издание Библии. Процедура знакомства продолжалась до ужина: в племени насчитывалось без малого восемьсот душ.
Праздничное угощение удалось на славу. Кроме повседневных маринованных орехов и вяленого смутанга на стол были поданы фаршированные бутоны дерева сиглу, копченый солим, три сорта земляных червей и сонная черепаха. Вместительные кувшины с “огненным пойлом” достойно венчали пиршество. Гримобучча отведал всего понемногу, за исключением разве что земляных червей. Особенно пришлось ему по вкусу “огненное пойло”.
— Черт побери, натуральный скотч-виски! — радостно воскликнул Большой Человек, когда первая порция напитка миновала его миндалины.
Моготовак многозначительно подмигнул сидящему напротив жрецу. Дагопель только хрюкнул плотно набитым ртом. Еще одно имя достойного напитка юркнуло ему в память, дабы навечно запечатлеться в Книге.
Незаметно пробежало время. Наступили сумерки. Воины разожгли огромный костер. Самые красивые девушки племени станцевали Приход Весны, но это красочное зрелище не потрясло Большого Человека, как того стоило ожидать.
— Моготовак, — заикаясь, сказал он вождю, — я слышал… э… в Космопорту от одного… э… скажем, бродяги, что ваше племя славится своими… э… как это, сказителями…
— Это правда! — внушительно произнес Моготовак. — Старейшины камарисков знают толк в украшениях мысли! — и он дал знак начинать.
Первым в круг вошел кривой Усколий. Все, даже те, кто не впервой слышал рассказ о могучих сыновьях Отца Природы и их достославных деяниях в непроходимых чащобах злого духа по имени, которое не следовало произносить даже шепотом, затаили дыхание. Усколия сменил Эстроних. Чутко следило племя за плавной речью Старейшины о незапятнанной рубашке вождя Шестипалых. Каждое новое приключение хитроумного вождя камариски встречали бурным ликованием, а когда рубашка сказала, что настала пора прощаться со своим хозяином, одна из женщин не выдержала и дала волю светлой печали. На нее шикнули, и Дагопель начал притчу о пустыннике и семиглавом солиме. Как всякий хороший рассказчик, он фиксировал внимание слушателей на незначительных эпизодах, мастерски менял голос, изображая персонажи, модулировал интонацию и полностью овладел аудиторией. Теперь в кругу, освещенном колеблющимся пламенем костра, стоял не невзрачный старичок с длинными прядями седых волос, а легендарное семиглавое чудище, задающее каверзные вопросы пустыннику-мечтателю или сам пустынник, чье поведение с каждым верным ответом становилось все более уверенным. Вот уже храбрый юноша диктует свою волю посрамленному исчадью черных сил, вот он посылает салима за сказочными сокровищами и снисходительно принимает подношения… Гримобуччу притча привела в неописуемый восторг. Мало того, что он непрестанно вскакивал по ходу изложения и бормотал непонятные никому словосочетания, вроде “новоявленный Гомер”, “лингвистический заповедник” и “песни Оссиана”, в конце повествования он водрузил на шею жрецу невесть откуда взявшееся сверкающее ожерелье и крепко прижал к груди изрядно струхнувшего Дагопеля. Пришелец еще долго пытался уговорить Дагопеля повторить понравившуюся ему историю, доставал из мешка разные диковины из мира Больших Людей, но жрец был непреклонен. Как и все камариски, он обладал чувством меры. Дважды за вечер одну и ту же притчу его не заставила бы пересказать даже великая дева Чегана, к духу которой он относился с величайшим благоговением… Наконец Гримобучча угомонился и пристроился спать прямо на площади. Сколько его ни тормошили, он только мычал, как отелившаяся самка смутанга. Когда очи Большого Человека сомкнулись, вождь пригласил Старейшин в свою хижину. На собрании в качестве почетного гостя присутствовал Дагопель. Он имел право лишь на совещательный голос: так уж повелось у камарисков. На повестке дня стоял один вопрос, что делать дальше?