Осторожность была свойством, которое давно поощряли в себе роялисты. Непосильные налоги, суровые притеснения приучили их к тому, что всякое неповиновение лорду-протектору чревато дополнительными трудностями. Большинство роялистских семей, когда-то зажиточных и наделенных властью, выступив в оппозиции во время войны, теперь существовали на скромные доходы. И действительно, комната, в которой размещалась семья Лайтонов, была хорошим подтверждением того, насколько изменились обстоятельства.
В небольшую уютную гостиную, отделанную так модным в прошлом веке резным дубом, солнечный свет проникал сквозь застекленные квадраты окна, согревая дубовую обшивку, выявляя царапины на красном дереве обеденного стола и потертый гобелен на сиденьях стульев. И хотя мебель и поблекший ковер, раскинувшийся на дубовом паркете, были все еще отличного качества, на обновление всего этого дорогого имущества денег у Лайтонов не было.
Пруденс, слишком юная для того, чтобы помнить жизнь до войны, с большим удовольствием, чем другие члены семьи, принимала произошедшие перемены. Ее главной заботой было найти мужа и обзавестись собственным домом.
– Я надеюсь, – сказала она, – что сэр Филипп приятный джентльмен, кажется, он не женат, и соседствовать с холостяком, подходящим в женихи, будет особенно приятно.
– Пруденс! – возмутилась Абигейл. – Откуда у тебя только берутся такие мысли?!
Но Пруденс не обратила внимания на ее нравоучение. В ней было такое же, как у сестры, упрямство.
– Алису интересует один мужчина, увивающийся вокруг нее. Если же появится другой претендент на руку и сердце, она решит, принять ей или нет ухаживания господина Инграма.
Алиса покраснела. Чтобы скрыть неловкость, она стала теребить рукав, где из-под мягкой ткани винного цвета показалась нежная сорочка.
– Я считаю Цедрика Инграма любезным молодым человеком, но радуюсь, что он не сделал мне предложение, иначе я бы не знала, что ему сказать.
Абигейл заморгала глазами:
– Когда мужчина делает предложение, надо всегда знать, что ему ответить, моя дорогая. И любому другому джентльмену тоже, это входит в правила этикета.
– Включая сэра Филиппа Гамильтона, – заметила Пруденс, повергнув всех членов семьи в молчание.
Нарушил его Эдвард Стразерн.
– Особенно по отношению к сэру Филиппу Гамильтону. Если он разделяет взгляды роялистов, то станет весьма полезным для нас. А если – нет… – последняя фраза угрожающе повисла в воздухе. Лорду Стразерну не было необходимости ее заканчивать.
– Круглоголовый в Эйнсли! – страстно прошептала Алиса. – Невыносимо даже думать об этом!
– Мы должны действовать осторожно, – предупредил Стразерн.
Отец и дочь обменялись через стол выразительными взглядами. Они поняли друг друга без слов. Эйнсли было одним из самых крупных владений в округе. Иметь засевшего там врага было бы очень опасно.
– В самом деле, надо быть предельно осторожными, – повторил Стразерн.
В этот же день, чуть позже, Алиса пошла на скотный двор за своим отцом, намеревавшимся осмотреть молоденькую кобылицу, готовую вот-вот ожеребиться. Пока он обсуждал с главным конюхом все деловые вопросы, Алиса терпеливо ждала, переходила от стойла к стойлу, трепала по холке привязанных там лошадей. То, что всего лишь третья часть стойл была занята их обитателями, еще раз напоминало, как распорядился режим протектора в финансовых делах лорда Стразерна.
Политические симпатии дорого обошлись лорду Эдварду Стразерну – все, кроме крошечного кусочка его владений, было конфисковано в конце войны. Ему разрешили оставить одну собственность – поместье Стразерн, давшее некогда ему титул и теперь возможность скромно содержать свою семью, а богатые земли, с которых он получал большую часть своего дохода, отныне ему не принадлежали.
Стразерн было маленьким поместьем по сравнению с тем, где семья жила до войны, и к тому же поразительно старомодным. Оказалось нелегко приспособиться к столь унизительным условиям, когда они перебрались туда после казни короля. Кроме того, возникли и другие не менее важные проблемы. Опустошенные во время войны земли, разграбленные скотные дворы, захват лошадей для новой армии Оливера Кромвеля – все трудно и медленно поддавалось восстановлению из-за крайней нехватки денег. И потому в просторных конюшнях стояли рабочие лошади, а несколько породистых использовались членами семьи только для верховой езды.
Но Алиса об этом не думала. В ожидании отца она ходила между стойл и поглаживала раздувающиеся ноздри лошадей. И едва он закончил дела, она с готовностью спросила:
– Папа, ты уже переговорил?
Приблизившись к ней, лорд Стразерн также тронул мягкие лошадиные губы и тихо с расстановкой сказал:
– Да, Алиса. Давай прогуляемся на пастбище. Я хочу посмотреть, как там пасется скот. Поговорим по дороге.
Хотя в голосе отца Алиса не почувствовала тревоги, она еще раз вспомнила об осторожности – поддерживать королевскую власть было делом опасным. Они шли молча, Алиса ждала, когда отец заговорит.
Скот выгоняли на пастбища подальше от дома и основных построек. Вокруг не было ни души, кто мог бы услышать то, о чем сообщил Стразерн.
– Я связался с Силд Нот[4] и узнал, что послом от короля Чарльза будет твой брат Томас.
У Алисы от волнения перехватило дыхание.
– Ах, папа! Как здорово! Когда он должен приехать?
– Скоро. Из предосторожности мне не сообщили точную дату, но я уверен, что в этом месяце…
Десятью годами спустя дело роялистов прикрыли в Англии. Среди них не было единства. Были такие, как лорд Стразерн, принимавшие Силд Нот, тайный союз шести человек, координаторов сопротивления. Позднее выступили другие группировки, представители лояльных роялистов, выражающие противоположные мнения. Не имея данных о том, насколько возможно восстание в Англии, король Чарльз решил послать доверенное лицо из своих приближенных, чтобы получить точные сведения о готовности страны.
Этими полномочиями король наделил Томаса Лайтона.
Алиса радостно улыбнулась:
– Великолепно, что Том опять будет с нами!
Стразерн прервал свои беспокойные мысли по поводу молочного стада и, уставившись взглядом на дочь, предупредил:
– Томас приезжает домой не к добру, моя милочка. И его приезд не принесет семейной радости. Время, которое он проведет с нами, будет кратким.
Но Алису это ничуть не испугало.
– Я знаю, папа. Но Томас в ссылке почти восемь лет, и я по нему соскучилась. Просто опять увидеть его и поговорить с ним уже будет радостью.
– Да, – задумчиво сказал Стразерн, – эта проклятая война перевернула наши жизни с ног на голову. Пусть громы небесные обрушатся на Кромвеля и всех его приспешников.