Дэн Абнетт
Боевые потери
(Warhammer 40.000: Эйзенхорн — 11)
Руку я потерял на Саметере. И вот история о том, как это произошло. На тринадцатый день сагиттара (по местному календарю), за трое суток до солнцестояния в средневысотном округе города Урбитан, бродячий проповедник Ласло Момбрил был обнаружен беспомощно плетущимся без глаз, языка, носа и обеих рук по плоской крыше заброшенного кожевенного завода.
Урбитан — это второй по величине город Саметера, пришедшей в упадок агрохимической планеты Геликанского субсектора, и нет ничего удивительного в зверских преступлениях и озлобленности, вызываемых разрухой и нищетой его перенаселённых кварталов. Но данный варварский случай выбивался из ряда вон по двум причинам. Во-первых, он не был проявлением ненависти или насилия на почве пьянства, но являл собой хладнокровный акт членовредительства, практически ритуального нанесения увечий.
Во-вторых, это было уже четвёртое подобное преступление за месяц.
Я пребывал на Саметере уже около трёх недель, занимаясь по поручению Верховного Инквизитора Роркена расследованием связи между местной торговой федерацией и сепаратистским движением с Гесперуса. На поверку оказалось, что их ничто не связывает, — упадок экономики Урбитана вынуждал федерацию вести дела с нечистыми на руку владельцами кораблей, и весь корень проблем таился на Гесперусе, — но мне показалось, что Верховный Инквизитор просто пытается помочь мне таким образом вернуться к активной работе после продолжительного и сложного дела о Некротеке.
По имперскому календарю был уже конец 241.М41. Для меня только-только завершился многомесячный период назначенных самому себе восстановительных процедур, медитации и учёбы на Трациане Примарис. Глаза демонхоста Черубаэля по-прежнему иногда будили меня по ночам, а шрамы, причинённые пытками садиста Горгона Лока, остались навсегда. Его струзианский нейронный бич повредил мне нервную систему и парализовал лицо.
Так что улыбаться я теперь не смогу до конца жизни. Но боевые раны, полученные на КСХ-1288 и 56-Изар, исцелились, и мне не терпелось вернуться к работе.
Эта простая деятельность на Саметере вполне устраивала меня, так что я взялся за дело и покончил с ним после стремительного и эффективного расследования. Но, когда я уже собирался отбыть, представители Муниториума неожиданно попросили меня об аудиенции.
Вместе со своими помощниками я снимал апартаменты в Урбитан Экцельсиор — несколько обветшавшем, но всё ещё приличном заведении в одном из высотных районов города. Затемнённые копотью, бронированные круглые окна открывали вид на грязно-серые башни города, позволяя разглядеть даже гадкие воды отравленного залива в двадцати километрах от нас. Орнитоптеры и бипланы сновали между массивными городскими строениями, а бегущие огни грузовых лифтёров и трансорбитальных кораблей мерцали в смоге, уплывая по направлению к космодрому. На перешейке, проступая сквозь дымку желтоватого, застойного воздуха, прометиумные вышки отрыгивали коричневый дым в вечные сумерки.
— Они уже здесь, — произнесла Биквин, входя в гостиную номера из внешнего коридора.
Она была в строгом платье из голубого дамаска и шёлковой пашмине, чётко придерживаясь моего распоряжения, что мы должны производить спокойное, но могущественное впечатление.
Сам я был в костюме из мягкой, чёрной льняной ткани, в жилете серого бархата и доходящем до бёдер чёрном кожаном плаще.
— Вам понадобится моя помощь? — спросил Мидас Бетанкор, мой пилот и товарищ.
Я покачал головой:
— У меня нет желания здесь задерживаться. Необходимо только проявить вежливость. Отправляйся пока на космодром и подготовь катер к отлёту.
Он кивнул и удалился. Биквин пригласила посетителей войти.
Я чувствовал, что должен продемонстрировать учтивость, поскольку мне решил нанести визит сам Эскин Гансаард, министр безопасности Урбитана. Это был массивный мужчина, облачённый в двубортный коричневый китель, и его громоздкое тело странно контрастировало с чистым, почти мальчишечьим лицом. Эскина сопровождало двое телохранителей в серой, с армированными вставками униформе и низенькая, коренастая, но привлекательная черноволосая женщина в тёмно-синем комбинезоне.
Я постарался оказаться в кресле на тот момент, когда Биквин приглашала их войти, чтобы иметь возможность неторопливо и уважительно подняться гостям навстречу. Мне не хотелось, чтобы у них остались сомнения в том, кто здесь главный.
— Министр Гансаард, — сказал я, пожимая его руку. — Я инквизитор Грегор Эйзенхорн, Ордо Ксенос. А это мои помощники: Елизавета Биквин, судебный исполнитель Годвин Фишиг и научный сотрудник Убер Эмос. Чем могу вам служить?
— У меня нет никакого желания впустую отнимать ваше время, инквизитор, — ответил министр, явно нервничая в моём присутствии. Отлично, именно на это я и рассчитывал. — До моего сведения довели одно дело, которое, как я понимаю, оказалось вне компетенции городских арбитров. Откровенно говоря, оно отдаёт влиянием варпа и взывает к вниманию Инквизиции.
Он был прямолинеен. Это впечатлило меня. Кроме того, он очень старался всё сделать правильно. Однако я всё ещё полагал, что его дело окажется такой же пустышкой, как и разбирательство с торговой федерацией, — обычное преступление локального масштаба, требующее только того, чтобы я кивнул и позволил закрыть дело. Если верить моему опыту, то люди вроде Гансаарда часто проявляют чрезмерную осторожность.
— За последний месяц в городе произошло четыре убийства, которые, на наш взгляд, связаны друг с другом. Мне нужен ваш совет на этот счёт. Они объединены признаком ритуальности насильственных действий.
— Покажите мне, — сказал я.
— Капитан? — откликнулся министр.
Арбитр-капитан Харли Уорекс оказалась той самой привлекательной женщиной с коротко подстриженными чёрными волосами. Она шагнула вперёд, почтительно поклонилась и протянула мне информационный планшет, украшенный золотым гербом Адептус Арбитрес.
— Я подготовила обзорный отчёт по собранным фактам, — сказала она.
Я по диагонали просмотрел информационный планшет, заранее приготовившись одарить это дело учтивым кивком, как и намеревался с самого начала. Но затем остановился, замедлил прокрутку… вернулся назад.
Меня переполнила удивительная смесь восторга и разочарования. Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять — это дело незамедлительно требует вмешательства Имперской Инквизиции. В первый раз за несколько месяцев я почувствовал, как приходят в готовность мои инстинкты, как обостряется жажда деятельности. Попросив об аудиенции, министр Гансаард вовсе не проявил излишнюю осторожность. И в то же самое время понимание того, что мой отъезд из этого отвратительного города откладывается, не улучшало настроения.
Все четыре жертвы были ослеплены, после чего им удалили носы, языки и руки. Подчистую.
Проповедник Момбрил оказался единственным, кого обнаружили живым. Он скончался от ран спустя восемь минут после того, как был доставлен в клинику средневысотного сектора Урбитана. Мне показалось вероятным, что он смог каким-то образом вырваться из рук своих мучителей прежде, чем те успели закончить свою работу.
В трёх других случаях всё происходило иначе.
Поль Грейвен, кузнец; Лютар Хеуолл, изготовитель париков; Идилана Фаспл, акушерка.
Хеуолла неделей ранее обнаружили городские сервиторы-уборщики, совершавшие рутинную проверку отводных труб в средневысотном округе. Кто-то собирался сжечь его останки и смыть их в древнюю канализацию города, но человеческое тело — штука удивительно прочная. При проведении вскрытия не смогли гарантировать, что утраченные члены не поддались разложению и не были смыты, однако повреждения предплечных костей убедительно говорили об использовании пилы или цепного клинка.
Когда тело Идиланы Фаспл извлекли с чердака под крышей одного из многоквартирных зданий средневысотного округа, это пролило больше света на кончину Хеуолла. Кроме того, что Фаспл была искалечена сходным с проповедником Момбрилом образом, её мозг, мозговой ствол и сердце были вырезаны. Раны были кошмарными. Один из обнаруживших её рабочих впоследствии покончил жизнь самоубийством. Её обескровленное, почти мумифицировавшееся тело, высушенное — прокопчённое, если вам угодно, — под обогревательными трубами на чердаке, было завёрнуто в тёмно-зелёную ткань, сходную с материей, которую используют для постельных скаток в Имперской Гвардии, и прибито гвоздями к нижней стороне балки при помощи строительного пневматического молота.
Сходство этого случая с делом Хеуолла убедило арбитров, что мозговой ствол и сердце изготовителя париков, скорее всего, также подверглись удалению. До этого времени обнаруженную недостачу данных органов списывали на высокий уровень токсичности содержимого сточных труб.