Не знаю, как вышло, что мы подружились. Вероятно, это произошло после драки с Женькой.
Его отец был «большим» человеком — один из двадцати помощников мэра города. Женька был уверен, что не прошел возрастание исключительно из-за ошибки оборудования, неправильного модификационного вируса… В общем, из-за чего угодно, только не из-за него, Женьки. Противный, надо сказать, был человек.
Драку начала Саша. Впрочем, никто ее за это не винил — за те три дня, что мы провели в концентраторе, Женька всех успел достать. Как обычно, он лежал на кровати и рассуждал вслух, что сделает его отец с теми, кто его, Женьку, запихнул в эту дыру к этим неполноценным придуркам, что он им поотрывает и за что подвесит. Мы его не слушали — привыкли. И тут подала голос Саша.
Можете не верить, но в первый день я ее даже не заметил. Саша была из той породы девочек, которых называют «мышки». Невысокая и худенькая, недлинные светлые волосы, серые глаза. Не красивая и не страшная, так… глазу не за что зацепиться. Она сказала:
— Заткнись, ублюдок.
Сказать, что этого никто не ждал — все равно, что ничего не сказать. Палата замерла в недоумении.
Мне показалось, что Женька обрадовался. Вся злоба, которую он старательно взращивал эти несколько дней, нашла выход. Он подскочил к Саше и сильно ударил ее в живот. Не издав ни звука, Саша сложилась пополам и упала на пол.
Первым на Женьку кинулся Толик, затем я. Вдвоем мы свалили его и прижали к полу. Женька обмяк, и через секунду нас растащили…
День спустя маленький пассажирский бот несся над бескрайними болотами. Странно, но мне совсем не было страшно. Закроешь глаза — и кажется, что летишь в детский летний лагерь. Наши охранники сойдут за вожатых, они, похоже, относятся к нам с сочувствием.
Мягко, как перышко, бот приземлился на асфальтированную площадку. Из тумана начали вырисовываться фигуры, вскоре нас окружила толпа. Совсем не чувствовалось атмосферы тюрьмы, люди улыбались друг другу, пожимали руки. Если бы не Болото, жить было бы не так уж плохо…
* * *За туманом плыли неясные тени. Я присел на сухую кочку, положил на колени огнемет и вытащил сигареты. Пощелкал зажигалкой, но огня не добыл. Воровато оглянувшись, я прикурил от запальника огнемета (что, разумеется, строжайше запрещалось).
Просто удивительно, как быстро обрастаешь дурными привычками. Впрочем, обстановка этому немало способствует — попробуй-ка найти на земле более дерьмовое место.
В первый день, когда мы прибыли, начальник Лагеря, мужчина лет сорока, румяный и с густыми усами, собрал нас в актовом зале и провел инструктаж. Его первыми словами были:
— Это — не тюрьма.
Наш начальник не солгал. Этот лагерь, скорее, представлял собой колонию поселенцев. Ну, а что до двух вышек с пулеметами, так охранники скорее защищали нас, чем сторожили: Болото было весьма недружелюбным местом.
Стоило мне вспомнить про вышки, как раздался сухой пулеметный треск, приглушенный туманом. Я вздрогнул и обернулся.
Наша ячейка состояла из пяти человек. Толик, Мишка, Игорь, я да Саша. Не знаю, почему ее определили в сталкерскую ячейку. По-моему, ей куда больше подошла бы тихая работа в Лагере.
Сейчас мы сидели спинами друг к другу, чтоб не прозевать приближение опасности. Мишка, флегматичный татарин, вытащил рацию.
— Э, дядька Петро, чего стреляешь?
Несколько секунд спустя Петро ответил. Из его экспрессивной и обильно приправленной матерщиной речи мы поняли, что пара крыс сумела проникнуть в Лагерь и навела там шороху, так что ужин сегодня запоздает — маленький крысенок прыгнул в котел с супом.
— Ты, дядька Петро, не стреляй сейчас, мы возвращаемся.
Мишка включил громкую связь, и некоторое время мы слушали мнение дядьки Петро о том, как некоторые молокососы не к месту и не вовремя учат взрослых людей, но это в общем-то понятно, учитывая кем были их мама, папа, бабушки, дедушки, а также полученные ими же родовые травмы.
Тут мы не выдержали и заржали на все Болото. Дядька Петро был высокий, жилистый, тощий как жердь мужик со словно бы всегда удивленным лицом и печально висящими усами. Слушать его пламенные речи было настоящим эстетическим удовольствием.
Отсмеявшись, мы вскинули рюкзаки на плечи и пошли к Лагерю. Сквозь плотный серый туман было мало что видно, и только установленные кем-то до нас сияющие маячки на шестах хоть как-то выручали. Мы прошли мимо наполовину ушедшего в трясину пятиэтажного дома, давно разграбленного нашими предшественниками. Сквозь туман он выглядел двухмерным, словно был нарисован мягким карандашом на грязно-серой бумаге.
В разбитом окне мелькнула тень, и я, тронув Толика за плечо, взглядом показал ему на дом.
— Я тоже видел, — совершенно спокойно произнес он. Похоже на крысу.
Ребята нервно заоглядывались и зажгли запальники своих огнеметов. Что-то прошуршало в сухих камышах.
Я тоже зажег запальник и проверил нож на бедре. Окружив Сашу, мы осторожно двинулись к Лагерю. Мы уже видели широкий голубоватый луч прожектора, когда крысы выросли на нашем пути.
— Готовимся к боевому крещению, — флегматично сообщил Толик. — Будет жопа.
Мы уже не раз сталкивались с крысами, но тогда их было гораздо меньше. Теперь же, по меткому выражению Толика, действительно предстояла «жопа».
Крысы стояли на перепончатых задних ногах, лишь изредка опираясь о землю когтистыми ладошками. Умные и злые, почти человеческие глаза цепко осматривали нас. Я подумал, что нимало не удивлюсь, если однажды крысы выйдут против нас с оружием в лапах.
Крысы расплодились вскоре после появления Великого Болота, и самым удивительным в этих созданиях был не ум и не живучесть — мало ли мутантов на бескрайних просторах бесплодных земель — отличала их патологическая ненависть к человеку.
Вожак стаи, ростом мне до плеча, визгливо захохотал, стая подхватила его хохот. Толик поднял огнемет, подкрутил регулятор, и тонкая струйка огня с шипением влетела крысе прямо в пасть. Вожак рухнул, конвульсивно извиваясь, и крысы бросились на нас.
Первую волну нападавших мы просто сожгли, затем кинулись вперед, на ходу меняя баллоны и пинками отшвыривая горящие трупы. Крысеныш размером со среднюю собаку прыгнул на меня слева, но я удачно ткнул ему в морду стволом огнемета, а когда он упал, ударом тяжелого ботинка сокрушил его ребра. Рядом Толик и Игорь прибили оторвавшуюся от стаи толстую самку, затем Мишка ловко поджег крысака, намерившегося прыгнуть мне на спину.
Мы отступали к Лагерю, а крысы следовали за нами, то и дело бросаясь в отчаянную атаку. Непонятно откуда они приходили, но их становилось все больше. Мы почти дошли, когда стало ясно, что нам не справиться.
Крысы не торопились. Окружив нас, они шушукались на своем крысином языке, то и дело разражаясь визгливым смехом. Время от времени несколько крыс пытались приблизиться, но тут же отбегали, опаленные нашими огнеметами. Потом они кинулись все разом, и началась свалка.
Огнемет у меня выбили почти сразу, в ногу вцепились острые зубы. Выхватив нож, я бил налево и направо, рукояткой ножа разбивал оскаленные пасти, резал хватавшиеся за меня костлявые пальцы, а рядом так же рубились ребята. На несколько секунд отбившись от крыс, я глянул на Толика.
Свой нож Толик оставил в чьих-то ребрах и лупил крыс тяжелой полусгнившей дубиной. Когда дубина сломалась об очередной череп, Толик выхватил из кармана запасной баллон к огнемету и обмотал его носовым платком. Затем он пальцем оттянул клапан, так что горючее брызнуло на платок. Заметив мой взгляд, Толик задорно подмигнул и зажег баллон от зажигалки.
— Ложись!!! — рявкнул он и метнул пылающий баллон в самую гущу крыс.
Результат превзошел все ожидания — огненный шар снес крыс, как семя одуванчика, а спустя пару секунд мы услышали выстрелы.
Дядька Петро и второй охранник Серега, вооруженные тяжелыми штурмовыми винтовками, обрушились на оставшихся крыс. Тяжелая штурмовая винтовка — это вам не огнемет… С крысами было покончено за несколько секунд.
Мы стояли, держась друг за друга. Меня трясло от усталости и пережитого ужаса, но какая-то крошечная часть меня разочарованно произнесла:
— Как, и это все?
Дядька Петро осмотрел нас.
— Тяжелораненые есть?
Мы переглянулись:
— Вроде нет.
— Тогда сдавайте оружие и идите лечиться. Вечером сбор в актовом зале.
* * *— Да, мы. Да, все живы. Да, положили всех… ну, охранники помогли, конечно. — отвечал Толик на вопросы, поддерживая меня под руку и пытаясь пробиться сквозь любопытствующих.
— Блин, да расступитесь вы! Не видите, нога у него прокушена! — рассердилась обычно робкая Саша. — щас лечить буду…
Это было одно из правил Лагеря: если нет непосредственной угрозы для жизни, лечиться сталкеры должны своими силами — набираться опыта, чтобы не растеряться в полевых условиях. В нашей ячейке медициной заведовала Саша, и хотя рука у нее была легкая, опыта было немного.