Ник Львовский
— Испытание холодом
Испытание холодом
Человек шел, еле переставляя ноги. Им бросало из стороны в сторону, шатало, словно он плыл на ветхом суденышке во время страшной бури. Спотыкался, цепляясь за собственные конечности. Несчетное количество раз без сил валился на землю, но вставал, чтобы продолжить свой путь в никуда. Чтобы идти.
В его глазах, которые уже не видели, потому что ослеп, полнейшая безнадега. Он давно утратил надежду на то, что придет хоть куда-нибудь. Но все равно уперто сунул дальше, словно пытаясь кому-то что-то доказать.
У него вообще не осталось ни грамма веры. Во что угодно. Уже не помнил, когда повернул не туда …. И как это случилось, что оказался не там, и не в то время. И почему именно он.
Последние, жалкие крохи памяти развеялись, поддавшись порывам ветра, беснующегося в его голове. Спросил бы его кто-нибудь …. Хотя какие здесь посторонние …. Но все же, спросил, поинтересовался, какое имя ему дали при рождении. И он не знал бы что сказать в ответ. Потому что все оставлено там … оглянулся … привычка «видеть» еще не искоренилась … и зря … опять споткнулся и рухнул, как подкошенный.
«Вот дерьмо» — ругнулся мысленно. Чтобы сказать, то же самое вслух надо иметь силы. А их кот наплакал.
Чтобы встать — надо иметь волю. А ее черт забрал себе вместе с душой … за какие-то грехи. Где-то там, в глубинах подсознания, еще теплится воспоминание, что тех грехов у него было полным полно. И поэтому удивления нет. Есть только вселенское понимание того, почему его нутро абсолютно пусто. Того, что служитель ада, удовлетворенно потирая копытами и причмокивая свиным рылом, вынул оттуда все, оставив один только холод. Такой же, как и вокруг. Всепоглощающий. Тот, который навсегда.
…. Да … Холод…. Надо вставать, а то замерзнешь …
…. Но мне же не холодно…
…. Это тебе только кажется. Надо встать и двигаться, двигаться …. Ты должен…
…. Да пошел ты … Ничего я не должен …
…. Вставай … Вставай …. Вста ….
* * *Снежная буря повредила антенну, оборвав тем самым
их единственную связь с внешним миром. Собственно ничего страшного то не произошло. Такое случалось и раньше. Надо было лишь дождаться, когда на улице немного стихнет разбушевавшееся стихия. Да температура упадет, а вернее поднимется, хотя бы до отметки минус сорок — сорок пять градусов.
Но в этот раз все было иначе. Починить антенну, то они починили, но вот в эфире и дальше царила полнейшая тишина. Почему-то настораживающая. Доводившая радиста до бешенства.
— Земля, земля — твердил Иван, словно заклинание. Но кроме треска и шуршания помех неслышно было ничего из того, что могло бы хоть как-то поднять бедняге настроение.
— Ну как? — в рубку протиснулся Семеныч. Начальник станции. Медведеобразная туша, не давала возможности хозяину чувствовать себя комфортно ни в одном из помещений. Сказывалась элементарная нехватка жизненного пространства. Особенно для тех, кто был рядом. Иван, пребывая в расстроенных чувствах, хотел было по привычке гаркнуть «Задолбали! Закройте дверь!», но завидев, кто пожаловал, прихлопнул рот.
Просто до этого в его рубку, якобы проходя мимо, успели наведаться почти все. Даже электрик Сан Саныч, вечно торчавший в своей каморке, и пробующий смастерить нечто новенькое, нужное, по его словам, всем позарез. Правда, его очередное детище, чаще всего оказывалось какой-то фигней, способной вызвать интерес разве что у любителей журнала «Техника молодежи». За что сей наследник Кулибина, завсегда отгребал по полной от того же Семеныча.
— Еще раз увижу, что ты нужные станции запчасти разбазариваешь на свои подделки, выгоню к чертовой бабушке! Полетишь домой первым же рейсом! — орал начальник. Но все знали, что дальше крика дело не продвинется. Потому как у электрика были золотые руки. И ежели что взаправду приходило в негодность, то он чинил все в два счета. А если учесть, что рейс, на который его грозились усадить, намечался не раньше чем через три месяца, то и вовсе все угрозы сводились к нулю.
— Пока глухо — как можно спокойнее ответил Иван.
— Ну, ничего. Раньше тоже такое случалось. Скорее всего, треклятый ураган к материку подался — начальник ободряюще похлопал его по плечу. От чего голова радиста резко подалась вниз. По направлению к столу. И ему пришлось весьма сильно постараться, напрягая шею, чтобы не размозжить себе нос. — Так что не сади почем зря батареи — в голосе Семеныча зазвучали хозяйственно-приказные нотки. Радист кивнул, незаметно потирая плечо, которое онемело от «проявленной заботы», и повернул ручку приемника влево. Раздался тихий щелчок. «Глазенки» рации тут же померкли.
За ужином все вели себя как-то непривычно тихо. Каша с тушенкой, приготовленная Петром, ученым-геодезистом, дежурившим сегодня на кухне, не согревала душу. Ложки вяло, с неохотой стучали по алюминиевым плошкам. Один лишь Пашка, балагур и заводила, метеоролог, по совместительству работающий на станции механиком, попробовал разрядить обстановку, рассказав длинный и, по его словам, очень смешной анекдот про Петьку и Чапаева. Но неудачно. Никто не засмеялся. Скорее наоборот. Пашка поймал на себе парочку красноречивых взглядов. Что-то типа «Заткнись!», «Не видишь, что и без тебя тошно!», и умолк. Теперь тишину нарушали лишь нечастый звон посуды и тяжкие вздохи присутствующих. Вперемежку с чавканьем.
* * *Худшие опасения подтвердились. Эфир безмолвствовал. Было принято решения снова глянуть на антенну.
Буря, слегка утихшая накануне, опять взялась за старое. Почти горизонтальный ветер буквально валил с ног. Снежная пороша, висевшая в воздухе цельной, монолитной стеной, была подобна туману, застилавшему своей белесой пеленой все вокруг. Видимость нулевая.
Пашка с Иваном шли, прицепив себя специальными защелками, такими еще пользуются альпинисты, к тросу, натянутому между железными шестами-вешками, вбитыми в мерзлый грунт. Скорость передвижения геометрически противоположна скорости ветра. То есть почти черепашья.
По дороге Иван молил Бога, чтобы, придя к антенне, он увидел, что та валяется на земле, или, что ее и вовсе, вырвав с крепежей, унесло. Тогда б они вернулись, и всего лишь озадачили Саныча. Но та стояла, целая и невредимая, и на душе у парня почему-то заскребли кошки. Остаться без связи — та еще перспектива.
«Хотя там, на большой Земле, тоже не дураки сидят. Поймут, что что-то произошло, и вышлют сюда самолет» — успокаивал себя радист. Но легче не стало.
На четвертый день рация вдруг ожила. Но вместо привычной русской речи, оттуда полилось «Attention! Important information!», и дальше в том же духе. На том конце постоянно сбивались. Возникали паузы вперемежку с руганью. Потом говоривший, будто придя в себя, продолжал излагать.
Иван, не понявший ничего, кроме первого слова, обозначавшего «внимание» и некоторых ругательств, известных ему из американских боевиков, сорвался с места, опрокинув при этом стул, и понесся к Виталию Евграфиевичу. Этот тридцатидвухлетний холеный щеголь, всем своим видом напоминающий английского денди, выглядел на их станции неким чужеродным существом. Кем-то, попавшим сюда совершенно случайно, по некоей ошибке. На самом деле он был кандидатом биологических наук, прекрасно разбирающимся в своей области. Да и тяготы местного климата биолог сносил довольно таки неплохо. А еще Виталик никогда не забывал похвастать своим превосходным лондонским произношением. Почему именно лондонским никто не знал. Но на английском парень излагал чисто и без заминки.
— Эта какая-то ошибка. Они там белены, что ли объелись — Виталий, прослушав текст, который повторялся каждые полчаса, принял сказанное за чью-то злую шутку.
— Что …? Что они говорят? — Иван смотрел на биолога с нескрываемым интересом. Заметив выражение его лица, растерянное и вместе с тем негодующее, понял, что ничего хорошего.
— Да они просто издеваются, приколисты хреновы! — Виталий, ничего не ответив, выскочил, как ошпаренный из радиорубки. Гул его шагов, эхом разнесшийся по коридорчику, пронесся, быстро затихнув где-то вдалеке. Иван недоуменно посмотрел ему вслед, перевалившись в пол туловища через порог.
— Семеныч! — Виталий без стука ворвался в кабинет начальника. Тот лежал на лежаке, согнув ноги в коленях, и читал какую-то книгу.
— Тебе чего? — он удивленно отложил чтиво и уставился на раскрасневшегося от быстрой ходьбы и распиравшего его гнева биолога.
— Мы только что прослушали сообщение американцев — затарахтел тот. — Ну, тех, с Джорджа Вашингтона — назвал станцию. — Так они говорят, что нашему миру… — замялся, подбирая слова. — Пришел конец — не сказал, а выдохнул из себя это страшное известие. — Было применено ядерное оружие — вынужден был присесть на табурет, стоявший у стола. — Я, когда прослушал все это, решил, что это шутка. Ихний черный юмор. Но пока бежал к вам, подумал, а если нет. Если все это взаправду — посмотрел на Семеныча так же, как пять минут назад на него самого взирал радист. Словно моля лишь об одном — «Убеди меня, пожалуйста, в обратном!».