Он повернулся ко мне лицом и стал пристально смотреть.
— Разведка подвела, что я еще могу тут сказать.
— Вы единственный кто смог выжить в этом пекле и это наводит на странные мысли.
— Почему?
— Вы были «ведущим». Всем известно, что они погибают в первую очередь, принимая на броню основную часть вражеских снарядов, позволяя, тем самым, остальным машинам подойти к позициям противника без особого вреда для своей брони. А какой итог: вы живы, в то время как весь состав, шедший за вами, остался догорать на поле боя.
— Мне просто повезло.
Но офицер ничего не хотел слушать. Хмыкнув себе под нос, он затушил сигарету и начал нервно ходить по помещении.
— Как вы оцениваете состояние своей машины после боя?
— Удовлетворительное.
— Вы получили какие-либо повреждения в бою, которые могли бы сказаться на работоспособности вашей машины? А нами было установлено, что вы отстали от основных сил в самый нужный момент, когда ваша помощь, как пилота тяжелой машины, могла очень сильно понадобиться.
— Был уничтожен механизм подачи снарядов в правый ствол, плюс, частично была выведена из строя энергетическая установка. Пришлось уменьшить ход, иначе я мог просто взорваться на ходу. Это обычная практика, которой учат пилотов в училищах. Здесь нет ничего странного.
— Да вы правы.
Слово взял старший офицер. Он тяжело вздохнул и подошел к столу, где в это время лежала электронная карта местности.
— Все это очень хорошо, мистер Граубар, но есть много нюансов, которые никак не складываются в вашу красивую картину оправданий. Во-первых вы не сделали первого выстрела как это требует инструкция для «ведущих», во-вторых отказались принять на себя командование, когда головная машина с командиром Райли разлетелась на куски в результате детонации боекомплекта, хотя опять-таки это было предусмотрено инструкцией в пункте двенадцать, о котором вы не могли не знать. В-третьих все ваши действия, в том числе и ранний отход на прежние позиции, вызывают много вопросов и не могут рассматриваться нами как адекватное поведение солдата на поле боя. Вы бросили людей, мистер Граубар, а в военное время это называет дезертирство, за которое предусмотрено соответствующее наказание.
Он сделал небольшую паузу.
— Вы ничего не хотите сказать в свою защиту.
— Нет, в этом нет никакого смысла. Вы все прекрасно видели и знаете, что мои действия, пусть и нарушавшие определенные пункты инструкции, были правильными и полностью соответствовали сложившейся ситуации на тот момент.
— Что ж, значит нас ждет куда более официальный разговор в зале для трибунала. Однако не думаю, что все это надо доводить до столь откровенного суда, вы можете решить вопрос, оставшись в памяти солдат и офицерского состава настоящим солдатом, вопрос лишь в том, хватит ли у вас мужества сделать это.
Не надо было быть умным, чтобы понять к чему меня толкает офицер, но я был в слишком плохом настроении, чтобы пускать себе пулю в лоб. Лучше дождаться утра, а там, глядишь, все могло повернуться иначе, хотя надежды на это у меня уже не было никакой.
— Встретимся в зале трибунала. Надеюсь, вам всем будет что сказать.
Разговор закончился. Быстро и очень предсказуемо. Подняв руку и приложив к голове, я развернулся и вышел за двери. Здесь мне делать было уже нечего. Обратный путь был уже немного другим. Солнце начало подниматься из-за высоких гор, пролегавших восточнее этих мест, а его свет, непривычный и очень яркий, заполнил все территорию вокруг.
— Эй, Рик, ну что там, ходили слухи о твоем списании — молодой парень подбежал ко мне как раз в тот момент. когда я выходил из здания.
— Слухи тебя не обманывают, но все решится на трибунале. А так, что еще нового после вчерашнего боя, Жан.
— Много чего. Вторая и третья группы, что шли параллельно твоей атаке, тоже изрядно потрепаны. И хоть цель уничтожена, а город под нашим контролем, такое агрессивное сопротивление мы встретили впервые.
— А чего ты ждал, мы на их земле, это их территория. С чего это вдруг они буду ждать нас с распростертыми объятиями. Нет, здесь мы чужие и с каждым днем это будет чувствоваться еще сильнее.
Вскоре мы вернулись к боксам, где в это время уже скопилось множество людей. Все пилоты боевых машин, услышав о том. что меня ждет, собрались возле бокса, где в это время находился Ханлан. Увидев мое приближение, несколько человек подошли ко мне и сочувственно пожали руку.
— Очень жаль, Рик, мы узнали об этом всего пару минут назад, когда по внутренней связи передали последние новости. Как такое вообще могло произойти.
Я провел взглядом по все присутствующим.
— Ты ведь сам все прекрасно понимаешь. Никто не хочет брать ответственность на себя за такие потери. Наше руководство привыкло лишь к хвалебным поздравлениям и слушать нотации в свою сторону не очень любит. Проще сбросить всю вину на кого-нибудь другого. В данном случае — на меня. Стыдно признаться, но уж лучше бы меня разорвало в клочья очередным попаданием, чем теперь выслушивать все эти обвинения.
— Когда суд? — спросил один из присутствующих.
— Сегодня в 21:00 по местному.
Люди обступили меня. Всем хотелось что-то узнать, уточнить, понять, в конце-концов, что же произошло на самом деле, но в такие минуты хотелось только одного- побыстрее убраться от всего этого и не видеть как из тебя делают жертву. Не любил я этого. Никогда.
Ханлан подошел как раз в тот момент, когда мысли стали наполнять мою голову. Сделав легкий жест рукой и указав на боевую машину, стоявшую позади всех, он направился обратно к боксу. С близкого расстояния он напоминал огромный ангар. В сущности оно так и было, но за неимением воздушных сил, эти огромные строения пришлось приспособить под нужды механизированных частей.
— Все плохо? — спросил техник.
— Более чем. Не хотелось бы говорить такое, но есть у меня подозрения, что сегодняшний день станет последним в нашей совместной службе.
Он слегка поморщился.
— Зачем так, я знаю, что все образумится.
— Это почему? Откуда такая уверенность в положительном исходе трибунала? Идет война и такие вещи практически всегда решаются не в пользу обвиняемого, даже если все говорит о его невиновности.
— Но ведь вам есть что сказать. Записи с камер, наблюдение автономными дронами, что кружили над полем боя в этот момент. Все это можно привлечь в вашу защиту.
Он продолжил говорить, но я лишь отмахнулся рукой.
— Ханлан, трибунал делает то, что ему говорят, там все известно заранее. И если тебя назначили виновным отпираться уже нет никакого смысла. Я просто приму все как есть.
— Вот так вот, не сражаясь? Я не понимаю.
— Я должен был погибнуть в этом бою. «Ведущие» не возвращаются», — тебе ведь известна эта поговорка? — Техник одобрительно кивнул головой, — Вот, а я вернулся и за это теперь получаю. Иногда мне кажется, что все происходит не так как надо.
— Значит вы хотели умереть?
— Должен был, но не значит, что хотел.
В этот момент прозвучала сирена. Утренняя, что знаменовала начало нового дня. И хоть к этому моменту весь личный состав был уже на ногах, отменять это правило никто не собирался.
Теперь следовало пройти в столовую. Нельзя было найти место более желанное и любимое у солдат чем это. Это не было связано с простым желанием набить себе брюхо или потрепаться о каких-либо насущных делах, было в этом что-то иное, что заставляло людей двигаться к этому месту, как к намазанному медом.
Оно находилось в самом центре. Немного поодаль от боксов с машинами, невысокое здание упиралось своими стенами в прилегающие подсобные помещения. которые хранили в себе привезенные замороженные продукты питания.
У входа толпились люди, но вскоре, когда процесс пропуска солдат был более-менее отлажен и основная масса все же смогла протиснуться, я смог войти.
Длинные, как сигары, столы, тянувшиеся от самых дверей и заканчивавшиеся где-то вдалеке, они были способны принять практически всех, кто в данный момент умудрялся попасть в помещение. И хоть питание было разделено сменами для каждой группы, соблюдали эти правила далеко не все, а некоторые, в основном из офицеров, и вовсе плевали на него, считая своим долгим подкрепиться раньше всех.
— Никогда не привыкну к этой «прижарке» — сказал Жан и демонстративно вонзил вилку в круглый мясной кусок. Повернув его на сто восемьдесят градусов и показав все стороны этого странного блюда, он с таким же без аппетитным видом положил его обратно.
— Мерзость. Иногда мне кажется, что гвозди в моем желудке переварятся быстрее, чем это произведение кулинарии. Разве я неправ, Рик? Как можно кормить нас вот этим. И вообще, что в нем такого?
— Это комбинированный стейк, Жан, состоящий из кусков говяжьего мяса и баранины, плюс витамины и некоторые виды консервантов, не дающие этому шедевру превратиться в нашем продуктовом хранилище в окаменевший кусок горной породы. В общем все, что надо пилоту, чтобы восстановить силы после трудного боя.