Дрыжак Владимир
Воскресение Петрова
Владимир Дрыжак
ВОСКРЕСЕНИЕ ПЕТРОВА
Петров медленно шел по улице.
Он шел по улице и... И шел себе, куда ноги несли.
В общем, Петров теперь не знал, что с собой делать. То есть, он понимал, что можно, например, ничего не делать, но точно знал, что теперь это бесполезно. Либо он начнет что-то с собой делать, либо это произойдет без его участия.
Душа Петрова (а у Петрова была душа) то жалобно поскуливала, то угрюмо бурчала, а самочувствие было настолько отвратным... Хоть иди в церковь и свечку ставь, А где та церковь, и есть ли она вообще? Петров полагал, что последнюю церковь взорвали еще в тридцатые годы, потому что она бросала тень на светлое будущее...
А виной всему были отрицательные зарплаты в ведомости. Казалось бы, такой пустяк, но в результате жизнь дала трещину.
Да, церковь сейчас Петрову не помешала бы. На худой конец, мог бы сгодиться и партком, но с парткомами к этому времени уже начались проблемы, и оным стало не до прихожан...
Можно ли вообразить ситуацию, когда в целом государстве не осталось ни одного общественного института, где можно было бы исповедаться? Впрочем.., что-то еще осталось, но там, увы, не гарантируют тайну исповеди.
Петров, собственно, не был великим грешником - так, может быть, по мелочи - но кто доказал, что исповеди человек всегда жаждет в качестве средства отпущения грехов? Напротив, отпущение мало кого волнует, а все жаждут успокоения для души, обретения контактов с внешним миром, и тому подобной ерунды. То есть. вещей трудноопределимых и малопонятных.
Что же можно сказать о Петрове? Мало. Практически ничего. Ибо Петров был обыкновенным среднестатистическим индивидуумом. Были у него недостатки - а у кого их нет? Но, в общем и целом (хорошо, не правда ли?), Петров был законопослушным и лояльным гражданином. Он был типичным продуктом эпохи развитого социализма - интеллигентом во втором колене. В нашей стране глубина интеллигентности редко простирается далее второго колена. Более глубокие интеллигенты в свое время не смогли родиться, поскольку их отцы и матери были брошены на алтарь свободы и процветания родины. Так уж распорядилась История.
Не следует думать, что Петров был простак. Как говорится, отнюдь. Закончив полный курс университета по специальности "прикладная математика", он кое в чем разбирался весьма основательно. Например, в программировании или в радиоэлектронике. Более того, он знал, в чем суть теоремы Геделя. Если читатель знает, что это такое - пусть бросит в Петрова камень.
Но вот в идейном плане Петров действительно был не вполне, хотя сдал историю партии, политэкономию и научный коммунизм. Возможно, он сдал историю не той партии, или едал ее слишком основательно, ничего себе не оставив. В голове Петрова буржуазная пропаганда спокойно уживалась с плюрализмом мнений, рыночная экономика с ее регулированием, а вершина общественно-политического развития с развитием различных форм собственности и предпринимательством. Улучшение благосостояния соседствовало с инфляцией и ростом цен, а сильный центр - с сильными республиками. То есть, именно так, как и у нас с вами, благосклонный читатель:
Раньше... да, собственно, и теперь Петров понимал жизнь очень просто. Вот он Петров, вот мир. Мир живет по правилам. У нас одна партия, у американцев - примерно две, а в других местах - где как. Негры живут в Африке, китайцы - в Китае, остальные - где хотят. Мы живем здесь, и все в порядке. На все везде есть правила - если они выполняются, никаких проблем быть не должно. И до сих пор все так и делали выполняли правила. Почему же тогда в магазинах исчезла колбаса, и куда подевались пионеры во время выборов?! Если в Киргизии, Прибалтике и Тбилиси не хотят соблюдать правила, причем тут мы? Непонятно...
В общем, если говорить о винтиках, то винтиком Петров был первоклассным. И резьба не очень мелкая, и шлиц не сорван. И, наверное, если бы не этот случай, он все же пережил бы и перестройку, и демократию и суверенитеты, поскольку в текущих правилах они не упоминались и не ассоциировались с чем-либо определенным. Удар последовал с другой стороны.
Первое и незыблемое правило развитого социализма гласило: если ты ходишь на работу, то тебе платят зарплату, причем сумма зарплаты строго больше нуля и не менее одного рубля. Именно это золотое правило покачнулось, грозя повергнуть Петрова в хаос, и произошло это в тот момент, когда он взял в руки свежеиспеченную ведомость на зарплату. То, что Петров увидел в этой ведомости, не поддавалось осмыслению: против фамилии главного инженера предприятия красовалась цифра шестьдесят, причем эта цифра обозначала не рубли, а копейки, зарплата же директора и еще целого ряда ответственных лиц из первой десятки была попросту отрицательной. Но хуже всего было то, что упомянутая ведомость являлось продуктом жизнедеятельности программы, которую Петров изготовил полтора года назад, и которая до сей поры работала безукоризненно.
"Бред!" - подумал Петров и ринулся искать ошибку. Потом весь вечер и всю ночь гонял программу в режиме трассировки, но уловить момент, когда в утробе компьютера появлялись отрицательные начисления, не мог.
К утру Петров изнемог совершенно. Хотелось есть и спать, а более всего хотелось застрелиться. Но общество еще не достигло той стадии, когда программисты в централизованном порядке снабжались бы пистолетами, с тем, чтобы они могли исполнить свой долг в аналогичных случаях. Пистолеты выдавались только бабуськам из ВОХРа и, притом, совершенно в иных целях.
Петров сложил листинги программы в портфель, преисполнившись намереньем идти домой, как следует выспаться, а потом взяться за это дело всерьез без спешки и суеты. Позвонит в отдел и попросит отгул, потому что в таком состоянии... В конце концов, он тоже человек!
На проходной никого не было - час не пробил, и штурм турникетов еще не начался. Коллеги и сотрудники еще дожевывали свои яичницы и сдавали сонных отпрысков в железные руки воспитательниц дошкольных учреждений. На улице было холодно, сыро, грязно и пустынно...
И в этот момент... Нет, нечего особенного не случилось. Просто Петров взглянул на мир, в котором он жил, новыми глазами. Он как бы прозрел, но не вполне, а частично. Изображение было резким, контрастным, но исключительно черно-белым, а еще точнее - черносерым. Мир в этом изображении состоял из трех компонент: из грязи, асфальта и вранья. Причем, первые два компонента были налицо, а вранье неуловимо витало в воздухе. Петров вдруг понял, что его всю жизнь надували, и он всех надувал, сам того не ведая. Теперь он не понимал, как этому миру, состоящему из сплошного вранья, удается существовать? И понимал, что, вероятно, некогда этого не поймет...
Разумеется, образ мира, сотканного из лжи, был не более чем отражением внутреннего состояния Петрова, возникшего в результате ночного бдения и бесплодных исканий. Мир каким был, таким и остался - изменился сам Петров. И этот измененный Петров медленно двинулся по улице:
----
Итак, Петров медленно двигался по улице Горького. Или Калинина, а может быть Свердлова. Он собственно, понятия не имел о том, как называется эта улица, но, судя по тому, что это была не самая главная улица города, и не самая второстепенная, она с вероятностью девяносто девять процентов должна была называться одним из этих имен, ибо такие улицы должны быть в любом городе.
Он шел, не замечая прохожих и вывесок, думая об иксах, игреках, общих областях и параметрах, а также о своей горькой судьбине. И незаметно для себя, повинуясь светофору, свернул в какой-то переулок. Он бы шел и дальше, но переулок кончился, и на противоположной стороне поперечной улицы Петров обнаружил вывеску "Кафе гриль". Петров не знал, что такое "гриль". Но это загадочное слово произвело в его голове какое-то мозготрясение. Как будто сзади хлопнули по затылку чем-то мягким, но тяжелым. И неожиданно для себя Петров оказался в тесном помещении, где в прозрачном барабане крутились и скворчали цыплята, и, по крайней мере снаружи, они выглядели вполне съедобными. На два порядка съедобнее, чем любая колбаса. Но, как выяснилось, и цены были на два порядка больше, чем в тех местах, где продают обычную колбасу. Зато очередь - на два порядка меньше, чем в упомянутых местах.
Петров взял тарелку с цыпленком, заплатил, сколько взяли, отошел к высокому столику в углу и принялся за этого цыпленка с таким остервенением, будто тот оставался единственной преградой на пути к постижению истины.
Цыпленок близился к концу, когда к Петрову протиснулся какой-то тип с бутербродами и стаканом жидкого чая. Он бесцеремонно отодвинул пустые тарелки, разложил свою снедь и подмигнул Петрову, мол, ну, что, интеллигенция? Петров отвернулся и стал следить, как движется очередь, прикидывая, какой цыпленок кому достанется. Никакой системы обнаружить не удалось. Цыплята подчинялись только воле продавщицы - ее же пути были неисповедимы.