Прятки с Солнцем
Глава I
Пустить в расход
Несколько дней до этого…
Троцкисты в принципе были неплохими ребятами. Хоть я и не разделял их раболепного обожа-ния Че Гевары и стремления к полной свободе и революции во всем метро, но жить с крышей над головой и общаться с ними каждый день, было более чем неплохо. Взять хотя бы Матроса – постоянно вступал в перепалки с бауманцами и ганзейскими купцами, отчаянно сквернословил и постоянно курил самокрутку. Но, тем не менее, он мог дать в трудной ситуации дельный совет, мог поддержать, да и бойцом он был, прямо скажем, неплохим. Если честно, Партизанская от других станций троцкистов отличалась тем, что там пропагандировали скорее не агрессивную мировую революцию, а тихую, чтобы люди сами к ней пришли. Распространялись по кольцу и всей ли-нии листовки, ораторы от этой коммуны выступали на многих станциях метро. А вот сама станция Партизанская, насквозь пропитанная троцкистским духом, мне нравилась не очень.
Вся станция была увешана портретами господина Че, который Гевара и сваренными из металлических прутьев серпами и молотами. К этому также следовало добавить многочисленные плакаты, нарисованные на пожелтевших ватманах. На одних были только лозунги типа «Даешь свободу во всем метро!» или «Наше дело правое!», а на других – самодельные портреты великих (по меркам троцкистов) исторических деятелей и карикатуры на власти Ганзы, Красной Линии, а в наибольшем количестве – на фашистов. Дело в том, что главой (как говорили революционеры - голосом народа) Партизанской был, как ни странно, армянин Арарат. Он был деловым, в то же время го-рячим, а главное – насквозь пропитанным духом революционного движения. Поэтому у него было на две причины больше ненавидеть фашистов, чем у других жителей метро. Во-первых, все «товарищи революционеры» их терпеть не могли, как они объясняли – из-за второй мировой. А во-вторых, именно из-за национальности Арарата фашисты были готовы перебить всю станцию. Благо, им этого не давали сделать ни Ганза (троцкисты постоянно закупали у них запчасти для мотодрезин и инструменты), ни бауманский альянс (всегда приятно понимать, что твой тыл прикрывают).
По архитектуре станция ничем особенным не отличалась, разве что на ней стоял самый настоя-щий памятник. Несколько особо бесшабашных сталкеров, среди которых был, кстати, и Матрос, буквально отпилили от памятника партизанам одну из фигур и установили ее прямо в центре платформы. На наше счастье, прямо в центре станции был вырыт весьма солидный котлован непонятного назначения, в который и поместили монументальную скульптуру. Фигура изображала девушку, как будто смотрящую на кого-то вверх, с карабином и в одежде, напоминающей обыч-ный «гардероб» живущей в метро женщины. К ее ногам была приставлена картинная рама, в которую вставили лист с надписью «К победе!». Измазанный копотью и грязью памятник, с отколовшимися кусочками, он будто демонстрировал – к победе можно стремиться, даже когда ты уже сгинул и сидишь вот так – с карабином, на коленях, посреди пропахшей свиными фекалиями и старым машинным маслом станции метро. О жилье нельзя было сказать практически ничего – люди жили в одноместных палатках, туристических и армейских, некоторые оригиналы обитали в самодельных домишках из разного мусора. Арарат обитал в точно такой же палатке, как и осталь-ные, так как «все равны».
Хм, интересно, что же здесь делает человек, не разделяющий взглядов этих замечательных последователей Че Гевары? Такой как я? Ответ прост – прячется. Я жил на Площади Ильича – одной из самых чумных станций метро, по крайней мере на то время. Моя мать сознательно меня оттуда прогнала – эпидемия чудом не поразила меня и еще нескольких взрослых и детей. Мы отправились на Ганзу, там нескольких успевших подхватить хворь взрослых пустили в расход, а мы чудом сбежали в туннель к бауманской. Технари тоже не захотели нас принять, но зато нашу группу подобрала мотодрезина парти-зан. Я думал, что на этом все и кончится, но нет – Ганза настояла на том, чтобы нас выдали. Причем двоих из нас таки сдали торгашам, после чего выданных тоже расстреляли. Троцкистов убеждали, что мы заразны, можем переносить чуму и другую подземную хворь. Но нас все-таки приберегли, мы показали себя более чем неплохими бойцами, когда со стороны обрушенного назем-ного туннеля на Измайловскую поперли крысы.
В общем, теперь моя судьба была однозначной – я проживу на этой станции всю свою жизнь, а за ее пределами меня всегда будут считать чумным уродцем.
Обо всем этом я думал, лежа в спальном мешке в своей палатке. Личных вещей у меня почти не было – жестянка из-под конфет, наполненная пульками, потрепанная и ни разу ни читанная мной книга «Уильям Шекспир. Гамлет» и паспорт гражданина бауманской, который Арарат по моей просьбе выкупил у заезжавшего к нам технаря с Электрозаводской, чтобы я мог торговать с заезжими челноками.
У входа в палатку кто-то постучал по сигнальному столбику – придумке старика по имени Афанасий. Ему надоело, что к нему в палатку входят без спросу и он предложил для порядку установить возле каждой такое вот полено.
-Это кто? – Зачем-то спросил я, хоть и отлично знал – свои.
-Конь в пальто! Я, мля, зайду или мне здесь топтаться?! – Чуть ли не заорали с той стороны.
-Да заходи. – Буркнул я и приподнялся в спальном мешке на локтях. В палатку вошел Матрос, с красными глазами и опухшим лицом. Он без комментариев полез куда-то в недра моего спального мешка, а потом, прекратив, спросил:
-У тебя чего-нибудь от башки есть?
Я помотал головой и задал свой вопрос:
-Чего, опять на семисотом метре напились? Вы там что – совсем страх потеряли?
Матрос с трудом повернул ко мне голову и вперился в меня округлыми от пьянки глазками. Не-много побуравив меня бульдожьим взглядом, он вытащил откуда-то из недр кожаной куртки газету, затем насыпал туда своей ядреной смеси для курения, свернул по-хитрому и закурил.
-Нет, так и скажи. Кстати, чего у тебя там с ганзейцами – все еще в расход тебя пустить хотят?
Я промолчал, разве что поднялся из спального мешка и поравнялся с Матросом. Я довольно вы-сокого роста, как и он. Так что мы оба стояли, согнувшись как будто в поклоне. Сталкер перестал пожирать меня глазами и вышел из палатки. Я протер ото сна ясны очи и вышел вслед за ним.
Рынка как такового на Партизанской не было, все сделки осуществлялись из рук в руки или с помощью передвижных ярмарок из дальних уголков метро. Сейчас одна из них стояла на рельсах, как раз там, откуда ее уже было видно с платформы станции. Она была увешана знаками электри-ческих разрядов, выкрашена в синие цвета и обставлена лотками с разной непонятной техникой. Значит, ярмарка с Бауманской. Что ж, у меня там есть один хороший знакомый, неплохо бы с ним пообщаться.
Я подошел к лотку, стоящему вплотную к дрезине. За ним стоял низкий, страшно худощавый человек, с бледным лицом и глазами, которые ни в чем не уступали похмельным глазам Матроса. На нос у него были напялены огромные очки с замызганными линзами небольшой толщины. Все их дужки были перемотаны клейкой лентой. Одет он был в растянутый ниже колен коричневый свитер, маленькие ему черные тренировочные штаны и остроносые ботинки, давно и упорно просящие каши.
-Ну? – Спросил я его.
Тот грустно покачал головой.
-Не, Ганза о вас и слышать не хочет. Мы почти по всему Кольцу проехали и вас признали «безопасными» только на Павелецкой и Киевской. Но мы будем стараться.
Я увидел, что парень раздосадован неудачей. Я хлопнул его по плечу:
-Да ладно, Штепсель, можешь не стараться. В прошлый раз ты смог с Тульской договорится, это уже что-то. Ты мне еще и бесплатно помогаешь.
Штепсель зубасто улыбнулся.
-Не, Федька, ты наше начальство уломал тогда, теперь я для тебя другое… хе… уломаю.
История до смешного банальная. Когда наша группа с Площади Ильича проходила через Бауманскую, мы всеми силами пытались остаться там. Тут я увидел, как кого-то хотят приставить к стенке. Спросил за что. Мне сказали, что это семья техника, которая продала работающий компьютер и миниатюрный электрогенератор бандитам с Китай-Города (к подобным станциям бауманцы более чем нетерпимы). Я попросил, чтобы их не расстреливали и тогда мы уйдем. Видимо, мы порядочно достали начальство Бауманской, так как нам на крови поклялись их не трогать. Я спешно познакомился со Штепселем, а потом нашу группу выдворили со станции.
Штепсель улыбнулся еще раз, а потом отошел на шажок от меня и понурил голову. Я почувствовал что-то неладное:
-А с тобой произошло что-то еще?
Паренек мотнул головой: