– То есть? – приподнял брови Четвертаков.
– У меня есть три варианта на выбор. Первый: совершенно дикая планета, на которой нет разумной жизни. Второй: покинутая планета с богатыми развалинами прежней цивилизации. И третий: планета, заселённая гуманоидами, которые почти полностью идентичны вам, людям. Я могу доставить вас на любую из трёх.
– Нас, это кого? – не отставал Володька.
Вот оно, подумал Егор, вот оно то, о чём мы говорили вчера с Зоей. Точнее, говорила она, а я отмахнулся. Сейчас все и выяснится…
– Всех, здесь присутствующих, – объяснила Анюта.
– И все? Больше никого?
– Шесть человек – это мой максимум, – грустно сказала Анюта. – А если ещё учесть собаку и кота Тихона, то это совсем под завязку. Я знаю свои возможности. Видите ли, здесь играет роль и расстояние, и количество живых, которых можно перебросить в пространстве вместе с собой. Расстояния, к сожалению, очень большие во всех трёх случаях. Для того, чтобы суметь вернуться, за следующей партией, мне потребуется много времени на восстановление. Слишком много времени, чтобы кто-нибудь смог дождаться. После того, как солнце погаснет, Земля погибнет очень быстро. Просто замёрзнет воздух.
– Погоди, – сказал Егор. – А как же раскалённое ядро планеты? Разве его энергии не хватит, чтобы хоть некоторое время поддерживать тепло?
– Между процессами, происходящими на Солнце и на Земле, – терпеливо разъяснила Анюта, – существует прямая связь. В том числе и между процессами в ядрах. В солнечном и планетарном. Как только погаснет солнечное ядро, погаснет и ядро планетарное. Вы недаром называете Солнечную систему именно «системой». Как аукнется, так и откликнется. Солнце – это в некотором роде живой организм. Ваша планета – тоже. Аукнулось на Солнце – откликнулось на Земле. Да и не только на Земле, на всех остальных планетах тоже. После гибели Солнца, система обречена.
– Я одного не понимаю! – возмущено воскликнула Зоя. – Почему вы, практически всесильная галактическая раса разумных, до сих пор не нашли метода борьбы с этими самыми «гасителями звёзд»? Это же самое настоящее зло в чистом виде!
– Кто тебе сказал, что они – зло? – искренне удивилась Анюта.
– Ну, как же… – растерялась Зоя. – Гаснут звёзды, гибнет жизнь. Разумная жизнь!
– Категории добра и зла, – сказала Анюта, – можно отнести только к одушевлённым предметам. Например, землетрясение. Разве оно может быть добрым или злым?
– Хорошо, – не сдавалась Зоя. – Землетрясение, разумеется, не может быть ни злым, ни добрым, потому что оно является стихийным бедствием. Но это не значит, что со стихийным бедствием не нужно бороться.
– Вот и боритесь, – снова пожала плечами Анюта, видимо, ей пришёлся по душе этот человеческий жест. – Кто вам мешает?
– Анюта, – сказал Егор, – это жестоко.
– Может быть и жестоко, – согласилась Анюта. – Зато честно.
Наступило молчание. Было слышно только, как мирно посапывает семилетняя Сашенька, уснувшая прямо в кресле.
Володька взял бутылку и разлил по рюмкам оставшийся коньяк.
– Светает, – тихо сказала Надя. – Сынок, переложи Сашу в постель.
Гена поднялся, осторожно взял сестру на руки и понёс в другую комнату.
– Выпьем, – предложил Володька. – В нашем положении самое время выпить. Потому что другого выхода из этого самого положения я не вижу.
– Я без родителей и тёти никуда не полечу, – твёрдо сказала Зоя.
– А я без мамы, – вздохнул Егор.
– А я без сестры, – добавила Надя.
– Вот именно, – кивнул головой Володька. – У меня тоже есть и мама, и папа.
– Где-то я читал, – сказал Гена, который успел уложить сестру и вернуться, – что на Земле каждый знаком с каждым максимум через шесть человек. То есть, например, между мной и президентом США цепочка всего из шести людей. Получается, что практически все знают всех.
– Шесть миллиардов… – пробормотал Володька и залпом опростал рюмку.
– Егор, – сказала Анюта, – ты меня проводишь?
– Куда? – не понял Егор.
– Я ухожу. Помочь я вам не могу, а оставаться и наблюдать вашу медленную смерть у меня нет никакого желания. Да и дел неотложных накопилось порядочно.
– Ты что же, прямо сейчас собралась? – растерянно спросил Егор?
– Да. Не вижу смысла тянуть. – Анюта поднялась со стула. – Извините, что не зову всех меня проводить, но Егор был первым, с кем я познакомилась, и я хочу, чтобы он был последним, с кем я попрощаюсь. Не обижайтесь. Я… я буду помнить о вас. Прощайте.
И она стремительно вышла из комнаты.
– Не смеем задерживать, – крикнула вслед Зоя.
– Брось, Зоя, – поморщился Володька, – не надо.
– Она права, – вздохнула Надя. – Мы сами отказались.
– Что же ты сидишь? – насмешливо осведомилась Зоя у остолбеневшего Егора. – Беги, провожай свою… подругу.
– И пойду, – очнулся Егор. – Она ничего плохого нам не сделала. Только хорошее. И было бы свинством не проводить хорошего человека, тем более, когда он об этом просит.
– Да иди, конечно, – устало улыбнулась Зоя. – Не обращай на меня внимания. Это всё нервы.
– Я быстро, – зачем-то пообещал Егор, – неуклюже поцеловал Зою в щёку и быстро вышел вслед за Анютой.
На улице действительно светало, но это был тусклый и какой-то очень неохотный рассвет. И холодный.
Егор поёжился и огляделся в поисках Анюты. Потом до него дошло, и он перебежал дорогу и сел в машину на водительское место. Здесь было гораздо теплее.
– Сегодня будет большая паника, – сказала Анюта с соседнего сиденья и посмотрела на Егора долгим взглядом золотых, почти человеческих глаз.
– Да, – сказал Егор. – Вероятно. Денёк сегодня будет трудным.
– Хочешь, – предложила Анюта, – улетим вдвоём? Извини, что я такое тебе предлагаю, но и не предложить не могу.
– Спасибо, – криво усмехнулся Егор. – Ты же знаешь, что я не соглашусь.
– Мне было хорошо с тобой, – просто сказала Анюта.
– Мне тоже, – кивнул Егор. – Это было самое большое приключение в моей жизни. Во всех смыслах, – добавил он, подумав.
– Ты не хочешь меня на прощанье поцеловать?
– А… а ты хочешь?
– Хочу.
– И я хочу.
Губы у Анюты были свежие и прохладные.
– Все, – сказала Анюта отстраняясь, – а то Зоя приревнует. И будет права.
– Какая теперь разница, – сказал Егор. – Все равно помирать.
– Всем когда-нибудь помирать, – сказала Анюта. – Знаешь, мне понадобится твоя машина. Тебе она всё равно ни к чему, а мне без неё трудно перемещаться в пространстве.
– Забирай, – пожал плечами Егор.
– Прощай, – сказала Анюта. – Не поминай лихом.
Дверца машины с Егоровой стороны открылась.
– Прощай… и спасибо. За все.
Он неловко выбрался из машины и захлопнул дверцу.
Улица наполнялась красноватым тусклым светом – это вставало умирающее солнце. Егор посмотрел на балкон Четвертакова и увидел, что там никого нет – ему давали попрощаться с Анютой без помех. Рядом что-то негромко хлопнуло. Он резко обернулся…
Анюта исчезла.
А на том месте, где она только что стояла, прямо на грязном и пыльном асфальте расположилась небрежная груда золотых монет царской чеканки. Тех самых, которые остались после расчётов с нью-йоркской русской мафией.
Некоторое время Егор просто тупо пялился на эту совершенно неуместную здесь кучу драгоценного металла, потом неуверенно поскрёб небритый подбородок, повернулся в сторону дома и громко свистнул.
На балкон тут же вышел Володька.
– Что, – спросил он, оглядывая пустую улицу, – уже?
– Иди сюда, – сказал ему Егор. – И захвати какую-нибудь сумку. Покрепче.
Вдвоём они втащили тяжеленную брезентовую сумку на второй этаж и занесли её в квартиру.
– Что это? – с одинаковым любопытством спросили женщины.
– Золотые десятки, – объяснил Егор. – Царской чеканки. Анюта наштамповала их ещё в Нью-Йорке и вот… оставила. Как подарок, наверное.
– Или как намёк, – добавил умный Володька.
– Намёк на что? – не поняла Зоя.
– Намёк, что золото ещё может нам пригодиться, – неуверенно догадалась Надя. – Да?
– Я хочу на это надеяться, – тихо сказал Егор. – И боюсь.
В соседней комнате что-то пискнуло коротким электронным писком.
– Не понял… – округлил красивые материнские глаза Гена. – Компьютер включился. Сам.
Неровным полукругом они стояли напротив светящегося монитора и каждый читал про себя, бегущие сами собой по экрану, слова письма. Прощального письма Анюты.
Письмо Анюты«Здравствуйте все!
Возвращаться – плохая примета. Поэтому я пишу вам письмо. И ещё потому, что, оказывается, есть вещи, которые гораздо удобнее передать в письме, чем в устной речи. Никогда раньше я не писала писем и даже не знала, что это такое. Впрочем, никогда раньше я не верила и в приметы и тоже не знала, что они бывают. Много чего, оказывается, я никогда не делала до встречи с людьми. Мы – совсем иная раса, но, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо и нам. Иначе как бы я смогла полюбить вас?