Андрей Уланов
Автоматная баллада
Автор выражает глубокую благодарность участникам военно-исторического форума «ВИФ2НЕ» и особенно Борису, Седову, Максиму Попенкеру, Евгению Путилову и Александру Москальцу.
Оружие любит ласку, чистку
и смазку, всё остальное — фигня.
Так говорил капитан Перовский,
а он был умней меня.
Глава 1
Вот я — детище прогресса,
Магазин от «АКСа»,
Тридцать медных духов смерти
У меня внутри сидят.
Я без дела не скучаю —
В ствол патроны досылаю
И не знаю, не гадаю,
Кто в чьё сердце полетит.
Для меня они — близняшки,
Все двойняшки да тройняшки,
Сколько их таких вот было —
Мне вовек не сосчитать.
Я — вершитель чьих-то судеб,
Я не знаю, что за люди
Примут гибель полной грудью
От моих пять — сорок пять.
Дмитрий ВолжскийСашкаЯ слишком поздно заметил эту жабу. Вдобавок Сергей в тот момент держал слегу в правой, и пришлось сначала толкнуть его в бок, прямо в болотную грязь. И лишь потом стрелять, чувствуя, как каждое движение затвора захватывает добрых полста граммов вонючей жижи. Жаба медленно падала на нас, смешно растопырив лапки и сверкая белыми крючками ядовитых клыков, пули прошивали её насквозь, не успевая раскрыться, уносясь куда-то в низкое пасмурное небо — а я-то знал, какие это живучие твари, жабы-гребешки, и знал, что ни один жизненно важный орган мои пули пока не задели.
Наконец она тяжело плюхнулась в полуметре от меня, и я двумя пулями в упор вышиб из неё тот комочек студенистой дряни, который эта нелепость природы почитала своими мозгами, разнёс, в ошмётки превратил проклятую плоскую головку, — и над трясиной вновь повисла тишина.
— Вот ведь сука, — побулькал Сергей, вставая. Я не мог говорить, чёртова жижа залепила буквально всё, и лишь коротко кивнул в такт его движениям. — И ведь, главное, что обидно, ничегошеньки с этой твари полезного не взять! С паршивой белки и то… — он с размаху пнул тушку носком сапога, оттопыренные лапки рефлекторно дёрнулись — Сергей с воплем отскочил назад и едва не свалился с тропы.
Вообще-то он был не совсем прав — болотники охотно пользуются жабьим ядом, намазывая им наконечники самострельных дротиков. Только для этого надо уметь правильно вырезать железы, да и умеючи — без толстых перчаток, с одним ножом… пакостной возни минут на десять-пятнадцать. Не, нам такое сто лет не надо.
— Ноги, мля, промочил из-за неё… в сапог затекло. Во, мля…
«Сказал бы я, куда мне затекло, — зло подумал я. — До захода меньше получаса осталось, а до островка, если будем идти в прежнем темпе, минут сорок. А если ещё и над каждой туевой жабой материться, так и все пятьдесят!»
— Ладно, мля, — выдохнул Сергей. — Щас всё равно ни хрена не сделаешь… поползли, что ли…
И мы поползли.
По дороге к островку мы падали ещё три раза, причём последний раз Серёга при… приводнился? не, приболотился особо неудачно — на правый бок, плечом вперёд, как раз туда, куда за пять минут до этого перевесил мой ремень. Срань господня… и мать моя фреза… я уже говорил сегодня, что чёртова жижа была буквально везде? Так вот, в тот раз ни фига она не была везде, зато в этот забралась в такие места, о которых я уже чёрт-те когда забыл. И было той грязи до… короче, два раза «да ну его на хрен» и ещё столько же!
— Ничё, Саня, — бормотал Сергей, придерживая меня правой. — Ща доберёмся до островка, запалим костёрчик, я тя разложу, устрою, гы-гы, тряпочный массаж, как в лучшем блядском салоне… ещё чуть-чуть потерпи.
Я не отвечал — мне было хреново. Вернее, мне было не просто хреново — ко мне вплотную подбирался маленький полярный зверёк зеленоватого оттенка. Зеленоватого, как эта проклятая жижа, которая теперь вытекала из меня… ох, как я счастлив, что Серёга тащит меня сейчас в таком положении, что эта дрянь из меня хоть понемногу капает. Но всё равно — господи, как мне хреново! Господи! Ну на кой ты придумал и сотворил болота?! А? Другого способа поиздеваться над людьми не нашлось? Ну и издевался бы себе… а я-то, я-то здесь при чём?!
Эх, если бы в этот момент мне на мушку попался тот проклятый старикан, который загнал нам с Серёгой эту хренову карту, — блин горелый, пятьдесят пять патронов за неё отдали! Пятьдесят пять чистеньких, аккуратненьких, один в один автоматных патрончиков калибра семь зэпэтэ шестьдесят два, не моего калибра, а то бы хрена лысого он получил, а не патроны! Попался бы он нам сейчас — мамой-фрезой клянусь, высадил б в него полный рожок, не пожалел бы на гада! У-у-у… мля, не могу больше… утопите меня на хрен! Хочу тихо лежать на дне и раз в сто лет выпускать ма-ахонький пузырик, а потом снова засыпать на следующие сто лет.
И всё-таки мы добрались до островка и упали с маху на влажную, похлюпывающую, но — чёрт её побери! — твёрдую землю и минут двадцать валялись, как два трупа, без малейшего движения. Потом Сергей, кряхтя, словно столетний дед, поднялся, отволок меня чуть повыше, аккуратно прислонил к кривому деревцу и принялся рыться в мешке.
— Ща, Санёк, — шептал он, — ещё малёхо потерпи… сварганю костерок… и сразу тобой займусь, лады?
Сам он тоже выглядел далеко не Аполлоном Бельведерским — так же как и я, весь, от макушки до пяток, измазан в грязи, оба сапога уже давно хлюпали на полболота, ладони ободраны о слегу. Но я твёрдо знал, что он не врёт и, как только запалит костёр и сможет видеть, что делает, он займётся сперва мной, а лишь потом собой.
Потому что он, Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трёх лет от роду, бродяга, «горелый следопыт» — человек. А я, «АКС-74», автомат. И я ему нужнее, чем он — мне!
КовбойЕсли бы старший постовой знал это слово, он бы непременно сказал, что к ним приближается чоппер.
Однако старшой никогда не слышал про американских байкеров, равно как и про их любимые транспортные средства. Поэтому он ограничился плевком в дорожную пыль и обращённой к пулемётчику фразой:
— Колян, глянь, шо за хрень до нас ползёт?
— Хрень, — вяло кивнул второй постовой. Ему было жарко, тоскливо и хотелось пить, а приближавшийся к блоку большой чёрный мотоцикл избавления от жары и жажды вовсе не сулил.
— Занятная, однако, хрень, — старшой, переломив обрез, несколько секунд сосредоточенно разглядывал медные кругляши гильзы, затем ловко выдернул из правого ствола патрон с мелкой дробью, вставив взамен картечный.
— Че-то она слишком тихая для ейных габаритов и скорости. Федькина колымага, так токо ручку тронь, ревёт, аж на другом конце посёлка куры бесятся.
— У Федькиного зверя двигло раздолбанное, — возразил пулемётчик, — и глушака нет.
— И черепа, — задумчиво добавил третий постовой.
— Да-а, — протянул старшой, глядя на подкатывающийся к блоку чоппер. — Башкень что надо.
Череп был укреплён над фарой и принадлежал он явно не травоядному. Как, впрочем, и не одному из ведомых постовому зверей. Похож на медвежий, но слишком вытянут впереди и клыки, клыки… клычищи. Из новых, видать, тварюка, свежевылупившихся. Ох, не приведи господь с такой повстречаться.
С другой стороны, сообразил старшой, кто-то уже повстречался с клыкастой зверюгой и, судя по трофею, небезуспешно.
— Эй, ковбой, — окликнул он мотоциклиста, — шо за башкень у тебя спереду привешена? А?
Позже старшой так и не смог объяснить своим подчинённым, что же побудило его назвать проезжего именно так: ковбой! Кое-какие воспоминания о киношных всадниках на горячих мустангах у него имелись, да вот незадача — на соратника Гойко Митича или Грегори Пека мотоциклист не походил совершенно. Длиннополый плащ из чёрной кожи, лётный шлем с собольим хвостом и зеркальные очки — всё это по совокупности позволяло незнакомцу претендовать разве что на титул наследника Зорро.
Прежде чем ответить, он снял шлем, повесил его на руль, спрятал в карман очки, не торопясь, протёр лицо платком и лишь затем развернулся к старшому:
— Не знаю.
— Это как? — с едва заметной растерянностью произнёс постовой.
— Очень просто, — сухо отозвался мотоциклист. — Неизвестна науке зоологии данная разновидность, вот и ездит пока безымянная.
— А-а… а добыл его кто?
— Я.
— Шо, серьёзно? — особого удивления в голосе старшого при этом не прозвучало. Приезжий, хоть и не обвешанный тремя-четырьмя крупнокалиберными стволами, выглядел опасно. И с каждой секундой нравился постовому всё меньше.
— Патронов много сжёг?
— Один.
— Одной пулей?! Ёпыть! — мотнул головой пулемётчик. — Видать, подфартило… или зверюга только башкой удалась?
— Коня видишь? Игреневого, с чулками.