Фёдор Березин
Создатель чёрного корабля
Станиславу Лему,
философу и фантасту,
а так же его предшественнику
Олафу Стэплдону,
и дороге, которую они наметили.
Часть первая
Чудища океана
1. Фокусировка
Он находился в точке схождения конусов. Он был линзой, сквозь которую содержимое верхнего сосуда перетекало в нижний – эдакий фокус песочных часов. Возможно, он даже производил преломление, или дифракцию или еще что-то похожее. Но все это на уровне предположений. Узнать точно не получалось – основания конусов терялись в тумане. Наверное, оба минарета были все-таки бесконечны, хотя где уверенность? Но уж однозначно, и всегда они стыковались острыми вершинами. Тютелька в тютельку на нем, то есть, в нем, или еще точнее, в его перетирающем… да нет, просто впитывающем эту текучесть сознании.
Туман внутри конусов распределялся неравномерно. Область близкая к вершине нижней части этих всеобъемлющих песочных часов освещалась гораздо лучше. Все что там трепыхалось, либо почему-то заледенело в статичных позах, как-то увязывалось с остальным окружением. Тонкие нити взаимодействий сплелись в сеть. Странно, но некоторые волокна, утончаясь и разматываясь, протягивались сквозь сознание-вершину и продлевались туда, в затертую маревом верхотуру. Именно оттуда, из поставленного на попа, верхнего конуса и вывалилась навстречу неизвестность будущего. О, боги-боги, оставленные в другой среде красные и желтые солнца, почему вы не осветили уносящиеся вверх нити чуть-чуть поярче? Тогда получилось бы наблюдать взаимосвязь. И теперь удалось бы грести сквозь дымку с гораздо большей уверенностью. Но не подсветили. То было не в их правилах. Вернее, рожающая динамику верхней пирамиды сущность-творец плевать хотела на правила. Она путала и обрывала протянувшиеся снизу нити как хотела. Однако он был слишком опытной линзой, и слишком давно дежурил в фокусе. И потому сознание его успевало подхватывать, распрямлять и накидывать новые петли. И все это совершенно автоматически.
Сейчас он как раз готовил большущую паучью сеть. И требовалось всего-то напрячься и бросить ее вперед, ловя в кокон и подчиняя себе хотя бы близкое пространство верхнего конуса. Ведь именно в нем и таилось будущее. Предсказуемое и непредсказуемое – все разом. Но он должен был его обмануть. Поймать миг озарения, когда подкинутая вверх паутина, распрямляясь и напруживаясь, блеснет, мгновенно охватывая все ступени неизвестности. Ведь иногда так уже получалось. Точнее, в той или иной степени, всегда. Ибо в другом случае все бы пошло наперекосяк. Линза перестала бы фокусировать, и балансирующие вокруг нее конусы Прошлого и Будущего перестали бы стыковаться. Наверное, это бы и назвалось смертью.
А в воде присутствовали чужие. И он знал это раньше, до того как всегдашние подозрения акустиков выпестовались в нечто различимое в подсвеченном графике: он все-таки удачно бросил паутину! И даже когда ему показали подозрительный всплеск кривой в осциллографе, он не дал ни секунды на триумф. Он приказал искать снова. Заставил хмыкнувшего Понча задействовать свою хваленную-перехваленную ММ еще раз – пройти новый цикл, и отселектировать отражения природной низкочастотной составляющей от самого природного шума, причем ниже принятого оперативного порога обнаружения. Понч Эуд провел тройной цикл понижения порога. Это потребовало уже не одиночных секунд – десятков. Смертельно опасное время. Ведь «Кенгуру-ныряльщик» продолжал двигаться в неизвестность. Возможно те, уже вскрытые за амплитудным всплеском диаграммы, акустики-чужаки тоже не зря потребляют макароны, и пусть у них не имеется математической машины Понча, они все равно на что-то годны. Ну а потом, сколько тех же секунд требуется брашскому «гвоздю» для преодоления шестидесяти километров? Хотя, нет, подводный снаряд на столько не бьет. Если конечно, где-то ближе не затаился еще кто-то из чужих, только более тихий. Ладно, над этим и работает машина Понча Эуда. Понижает порог обнаружения. Точнее, рыщет по ступеням, разбивая весь диапазон на сто тысяч секторов. Теоретически, так можно выявить все зависшее в воде. Даже то, что не двигается.
Все мы тремя солнцами греты и порождены, все отражаем волны, а до дна океана в этих местах километров пять. Так что никак не спрятаться, полеживая на песочке. Океан велик, пересечь его способны только очень большие корабли. А любой из них – это как бы огромная линза – в плане отражения внешних акустических колебаний. И пусть южане трижды нахваленная инженерная раса, даже им не сделать поглощающий слой способный заглотнуть всё. А ведь вокруг шумно. Где-то наверху, вследствие воздействия все тех же, ненаблюдаемых отсюда солнц, дуют ветра, вздымаются волны. От них идут те самые акустические колебания. Бегут, разыскивая от чего бы переотразиться, отскочить, в поисках новых игроков. И пусть браши умные-преумные и уже напялили на крейсерскую субмарину дорогущую прорезиненную слойку смягчающую удары, все равно имеются хоть какие-то диапазоны, которые их изношенный в походах вратарь не способен поймать – разве что отразить. И тогда…
Все мы тремя солнцами греты и порождены, и в воде вокруг не только неживая природа. Есть всякая живность, причем иногда достаточно крупная. У нее нет винтов, но она машет хвостиком. В плане низкочастотной акустики это еще удобней. Может прав был шутник – адмирал Критхильд – утверждавший, что перед началом настоящей подводной войны, неплохо бы взорвать в морях-океанах хотя бы полтысячи кобальтовых бомб. Очистить сцену от всякой плавучей живности мельтешащей где не надо. Тогда уж не лучше ли взорвать еще по более, дабы выдуть всю атмосферу куда-нибудь на орбиту луны Мятой? Чтоб некому было поднимать волну. Правда, остаются приливы. Но уж в плане воздействия на солнца, даже любого в отдельности, у Эйрарбакской Империи пока… В общем, это подождет. И значит, работаем тем, что есть.
Быстра человеческая мысль. Еще нет и минуты, а мы уже мысленно слетали к гиганту Эрр и обратно, обогнув по пути невидимый карлик Лезенгауп. Однако чудо-машина Понча нас уверенно нагоняет. Еще бы нет, ее размеры сравнимы с габаритами самого «Кенгуру-ныряльщика». Итак…
Вот он всплеск-отражение. А вот еще и еще. И все оттуда же. Дистанция – пятьдесят. Оказывается, чужак дежурит совсем даже не в одиночестве. Впрочем, кто сомневался? Но поток информации множится. У прущего сквозь воду «Кенгуру», естественно, не одна, а несколько пассивных антенн, и они обрабатывают самые удобные для себя ракурсы. Есть! Новый низкочастотный шквал, словно удар колокола. И это уже не переотражение шума рыбьего косяка. Тут – быстро-затухающий колебательный процесс. Это шевельнула рулями еще одна субмарина; на миг, но изменила свою устоявшуюся линзовую кривизну. И отныне мы знаем… Дальность восемьдесят километров. Скорость… За дело, Понч Эуд! Попытаемся, заодно, определиться с ее национальной принадлежностью. К сожалению, здесь не учения, и никак не получается впрямую зондировать импульсом опознавания. Уже выявленных врагов и то чрезмерно много в количестве. И потому важность скрытности еще более возрастает.
Эйрарбакский подводный крейсер «Кенгуру-ныряльщик» продолжает движение, надеясь на удачу.
2. Разграничительная линия
Вообще-то даже в геополитической расстановке сил на Гее, экватор не являлся самой удачной линией передовой обороны. И это не смотря на наличие врагов-антиподов оседлавших раздвинутые по шару планеты континенты. И дело даже не в центровом, экваториальном материке – Мерактропии, который, понятно уже в силу расположения, путал идеальность водяной сферы. Но ведь на противоположное полушарие этот континент влиять прямым образом уже никак не мог. Впрочем, как и оба остальных сегмента суши. Ибо из двух оставшихся, только Эйрарбия чуть высовывалась, переваливаясь через Северный полюс. У Брашпутиды не получалось даже такое, ибо на юге полюс располагался над всё тем же, охватывающим всё и вся, океаном Бесконечности. Так что, если глянуть на глобус Геи, то ее полушария явно делились на полушарие Воды, и полушарие… Нет, все-таки не Суши. Но тем не менее, полушарие на котором госпожа Суша была представлена более-менее масштабно. Ибо там, по другую сторону, лишь мелкие – не комки даже, а просто вкрапления – демонстрировали, что есть все-таки на свете такие предметы, как острова и архипелаги. Да и то, все они были на удивление мелковаты.
Так вот, даже здесь, в полушарии Воды, экватор все-таки не являлся идеальной линией аква-обороны своего полушария. Хотя казалось бы, уж здесь-то никому не обидно, как в любимой северным императором Грапуприсом игре «танко-шахматах», все перед будущими боями ровнехонько и в клеточку. Ан, нет! Видите ли, экватор является самой длинной на глобусе широтой, так что его оборона требует или же немеряного количества сил, или же растянутых в предел боевых порядков. Не важно, что в данном случае используется не позиционная война в окопах.